meow!
Название: Все песни о любви (каждая — для тебя)
Тема: Искусство; Медиа!АУ, Шоу-бизнес
Персонажи и пэйринги: м!Тревельян/Дориан
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс, AU
Размер: 28.000 слов
Саммари: Максвелл решил бросить работу в шоу-бизнесе и уехать домой, в провинцию. Он устал раскручивать безголосых певичек и бесталанных юнцов. Но за день до побега из мегаполиса он услышал в баре игру саксофониста и понял: будь что будет, но он покажет этого молодого человека миру. Заставит множество людей услышать его музыку — и непременно его полюбить.
Примечания: небечено; возраст персонажей отличается от канонного; мб в чем-то спойлерновозможно, градус истерики несколько завышен, ноя художник я так вижу я считаю, что тот, кто дочитает до конца, сочтет все выверты персонажей укладывающимися в характер.
Скачать: .doc | .pdf
читать дальше
– Не ты меня раскрутишь – так кто-нибудь другой, – спокойно сказал Дориан. Его лицо, всегда живое, стало маской, даже блеск в глазах погас, оставив лишь непроницаемую гладь. – Не считай себя уникальным.
Он развернулся, подхватил чехол с саксофоном и был таков – исчез за дверью и, как подозревал Максвелл, исчез из его жизни.
…Эта история началась осенью, когда Максвелл, потеряв последний контракт, решил, что с него довольно. Он долго сотрудничал с крупным лейблом, он долго пытался построить свою империю с нуля, но терпеть творческих людей – превыше его сил. Никакого спокойствия не хватит, чтобы каждый день двадцать четыре часа в сутки быть мишенью для истерик дарований, коими они себя считают. Он видел продукт – и он продвигал его, пускал песни в ротацию на радио, договаривался о концертах и нанимал людей для рекламы в соцсетях; что ж, он осознал свою ошибку – или ты готов иметь дело с подростковыми эмоциями и вести вчерашних детей по извилистой тропинке к славе, или ты уходишь из этого бизнеса. Потому что все взрослые, умные люди уже работают на кого-то другого. Потому что нужны свежие песни. Новые лица. Не готов откапывать их в колледжах и школах – уходи.
Он и ушел. Продал контракт с группой девочек переходного возраста своим бывшим коллегам и остался ни с чем. Сегодня истек срок аренды офиса. Официально последний день его работы менеджером. Дождь заморосил в самый неподходящий момент, сигарета потухла, а смартфон… Да, смартфон он оставил в офисе. Все уже закрыто, возвращаться поздно. Выпить. Нужно выпить. Раньше это помогало. Теперь раз на раз не приходится.
Он толкнул тяжелую дверь паба, нырнул в спертый, тяжелый от кальянного дыма воздух и на мгновение закрыл глаза. Всего одно мгновение, чтобы выбросить из головы невеселые мысли. Ему нужно отдохнуть. Нужно расслабиться. Посидеть в тепле, выпить, переждать дождь. Вернуться домой. Не на съемную квартиру, а в настоящий дом – в провинциальный Вансборо, в родительский дом. Родителей уже нет, а дом стоит. Верно отец говорил: семья всегда тебя примет, даже если ты приползешь на коленях посрамленным. Соседи, правда, будут насмехаться над его амбициями, срубленными под корень, точно топором, ну и пусть. Нервы дороже.
Максвелл снял плащ. Вешая его на плечики, он прислушался. Музыка. Конечно же, музыка. Пабы не могут функционировать в тишине. В них либо вопит телевизор, транслируя игру, либо ревут колонки. Но эта музыка – живая. Максвелл никогда не мог устоять перед нотами, всего семь, а складываются в гипнотические последовательности, вьются, как лиана, и ложатся на шею, как петля. Он всегда шел за музыкой, как одурманенный. Тело утратило вес, исчезло, испарилось, столики, понатыканные друг к другу, словно сами расступались, и он шел к центру, где звук самый полный и сочный, где смыкается над головой океан мелодии и тянет на дно. Ничего не замечая, Максвелл дошел до столика, стоявшего у самой сцены, сел за него и уставился перед собой.
Саксофонист тоже ничего не замечал. Глаза его были закрыты, пальцы касались клапанов инструмента, как кожи любовника, нет, как мышц дикого зверя – видно, что каждый мускул напряжен почти до дрожи, сосредоточение достигло максимума. Максвелл смотрел, и во рту пересохло. Саксофонист словно занимался любовью. Он то склонялся вперед, и Максвелл замечал его сведенные брови и темные ресницы, и тонкую линию черной подводки на веках, то раскручивался назад, как лента, и тогда раструб саксофона смотрел почти в потолок. Тело саксофониста было таким же гибким, как его музыка, таким же волнующим, как его яростная, страстная импровизация, и Максвелл понял: неотделимы. Они – неотделимы. Этот музыкант и его творчество. Одно целое. Как раз то, что он всегда искал.
Саксофонист подходил к кульминации, и звук нарастал, возвышался, бился под потолком. Максвелл вцепился в столешницу до побелевших пальцев, боясь моргнуть. По коже бежали мурашки, волосы на всем теле вставали дыбом. На долю секунды впечатление чуть было не испортил подошедший официант, Максвелл бросил ему:
– Все равно, – и больше не реагировал на внешние раздражители.
Осталась лишь музыка, огромный инструмент размером в человеческое тело, нервные пальцы, вплавленные в желтый металл. Саксофонист выгнулся, запрокинув лицо к потолку, и издал последнюю ноту. В оглушительной тишине Максвелл забил в ладоши до боли, чтобы хоть она вернула его обратно на землю с небесных сфер. Саксофонист опустил инструмент, открыл глаза и обвел взглядом зал. Задержавшись на Максвелле на один миг, он с легкой улыбкой склонил голову, лишь намечая поклон, но не высказывая никакой благодарности слушателям, и исчез за кулисами.
Перед Максвеллом оказался оранжевый коктейль в длинном бокале. Он поднял взгляд на официанта, и тот радостно заявил:
– «Тайное наслаждение» от нашего бармена!
– Пойдет, – смирился Максвелл. – Как зовут саксофониста?
Официант посмотрел на пустую сцену и пожал плечами.
– Где проход за кулисы? – кинул ему в спину Максвелл, но официант, лавируя между столиками, уже удалился.
Максвелл придвинул к себе бокал, принюхался, сделал пробный глоток. Приторно-сладко. Еще раз посмотрев, куда ушел официант, он стрельнул глазами в угол, где прятался охранник, и быстро вскочил на невысокую сцену. Подняв пыльную бордовую кулису, он носом уткнулся в черную дверь (краска с нее слезала, обнажая дешевое тонкое дерево) и толкнул ее. В полутьме шла вниз лестница, проход был таким узким, что стены почти давили на плечи. Максвелл быстро спустился по скрипучим и шатким ступенькам. Он оказался в каморке. Лампы тускло светили желтым у зеркала, еще одна, покачиваясь, свисала на проводе с потолка, и над самой дверью, как кровавое пятно, угрожающе горел багровый плафон.
Саксофонист был у зеркала. Прислонившись к низкому столику, он расстегивал последние пуговицы лиловой шелковой рубашки.
– Каждый раз мокрая насквозь, – пожаловался саксофонист, словно Максвелл был его другом.
– Меня зовут…
– Ты за автографом? – весело спросил саксофонист. Максвелла он не перебивал. Просто не слушал его или не желал услышать. Отлепив влажную рубашку от бронзовой груди, саксофонист стянул ее с плеч и с интересом уставился на гостя.
Максвелл, воспользовавшись паузой, представился и спросил:
– У тебя есть менеджер?
– Кто? – с насмешкой спросил саксофонист. – Такой толстый дядя с золотой цепью на бычьей шее, который берет мои деньги себе и изредка меня потрахивает? Ты про этого менеджера? Или, постой, ты хочешь оспорить авторские права?
– А что, такое уже случалось? – полюбопытствовал Максвелл.
Он уже отчасти жалел, что спустился познакомиться, потому что видел: это очередной творческий человек с полным отсутствием системы и логики в голове. От таких он и бежал. Но одновременно он впитывал все особенности речи, движения, мимику музыканта, пытался уловить из его слов что-то об опыте, машинально прикидывал, сколько можно вложить в него, чтобы показать его всему миру.
– Бывало, – хмыкнул саксофонист. Он хотел добавить что-то еще, но за спиной Максвелла раздался топот, и за плечо его сграбастала огромная потная ладонь, жар которой чувствовался даже через рубашку. – Не трогайте моего друга, – живо заявил саксофонист, – вы в своем уме? Вы сломаете ему плечо. Как он будет носить мой багаж?
Максвелл поспорил бы, кто еще кому сломает плечо, если завяжется потасовка, но благоразумно промолчал: охранник, кунари с отпиленными рогами, имел все шансы отправить его в нокаут.
– Эт… ваш друг? – усомнился охранник.
– Ну разумеется, – нетерпеливо сказал саксофонист, подошел к Максвеллу и дернул его за другое плечо. – Хватит стоять в проходе, Генри, ты действительно больше похож на ошалелого фаната, чем на моего носильщика.
Охранник отпустил Максвелла, потоптался, буркнул что-то вроде «звиняйте» и удалился. Максвелл потер плечо.
– Меня зовут Максвелл, – напомнил он.
– А мне-то какое дело? – весело сказал Дориан. Скомкав рубашку, он бросил ее в пакет. Взяв со стула черную футболку, он надел ее и посмотрел на Максвелла. – Так что? Автограф или пойдешь? Тебе стоит поблагодарить меня. Другой на моем месте сдал бы тебя охране.
– Как тебя зовут?
Максвелл мысленно махнул рукой. Домой, напомнил он себе. Рассчитаться с арендодателем и уехать в глушь.
– Дориан, – сказал саксофонист так, словно это нечто само собой разумеющееся. Золотой узор на его футболке блестел, ловя на себя весь свет. – Ты зашел погреться сюда? На афишу не смотрел? Дориан Павус.
За гонором Дориана выглядывала уязвленная гордость. Максвелл кивнул своим мыслям: да, иметь талант и продавать его в пабах, где никто тебя толком и не слушает, весьма обидно. Копится раздражение на весь мир.
– Значит, менеджера у тебя нет, – заключил Максвелл. – Могу это исправить. Скажи свой… ах, чтоб тебя… – он вспомнил, что остался без смартфона.
– Что, телефон свистнули, менеджер? – догадался Дориан. – Я бы все равно номером не поделился. Но могу взять визитку.
Максвелл едва не хлопнул себя по лбу от досады. Вытащив из заднего кармана бумажник, он извлек из него визитку, его гордость – дизайн, материал, сразу видно, что он потратил на нее целое состояние, – и протянул Дориану. Тот взял визитку. Держа ее на отлете, словно та была ядовита, он прочитал информацию.
– О, – с легким удивлением сказал Дориан, – так ты – тот самый Максвелл? Не просто менеджер Максвелл, а пиар-менеджер Максвелл, акула лейбла «Наследие», слегший с нервным срывом? Что же ты сразу не сказал? – Дориан небрежно кинул визитку себе за плечо, надел кожаную куртку с явно лишним количеством молний и взял футляр с саксофоном. – Подходи к черному входу, – скомандовал он. – Долго ждать тебя не буду.
Дориан скользнул к едва заметной в темном углу двери.
– Ты шутишь? – беспомощно спросил Максвелл, потерявшись в круговерти слов. Он полагал, что его нервный срыв, ознаменовавший конец его карьеры в «Наследии», был давно всеми забыт. Ан нет, какой-то наглец все еще помнит…
– Я похож на шутника? – поднял брови Дориан и выскользнул за дверь.
Максвелл немного постоял, все еще пытаясь понять, стоит ли ему брать плащ и идти за Дорианом, или же его и след простыл. В конце концов он вернулся в зал. За его столиком сидела парочка, оранжевый сладкий коктейль пропал. Что ж, он все равно не собирался продолжать вечер… Максвелл быстрым шагом прошел к выходу, взял плащ и, на ходу надевая его, вышел под дождь. Холодные капли падали за шиворот. Он свернул за угол, к черному входу, и с удивлением обнаружил там Дориана, спрятавшегося под козырек. Надо же. Не шутил. И вправду ждет.
Дориан посмотрел на него.
– Без зонта? Я тоже, – вздохнул он и посмотрел в серое небо. – А ты не слишком-то разговорчивый.
– Просто не хочу прерывать тебя, – пробурчал Максвелл. – Посидим где-нибудь?
– У меня электричка через час. Я здесь проездом.
Дориан замолк. Максвелл не знал, что сказать. Дождь становился все сильнее, и по лицу у него стекали капли. Наконец Дориан закатил глаза:
– Пригласи меня в гости! Раз так настойчиво предлагал свои услуги, то мог бы и здесь инициативу проявить.
– А. Да, пошли, – согласился Максвелл. – Так ты откуда? – на ходу спросил он.
– Отсюда я, из Штатов, откуда же еще. Только квартиры у меня нет в последний месяц, потому что платить нечем, вот и живу в провинции у подруги.
– У девушки? – мельком спросил Максвелл.
– Разве я так сказал? У подруги, сошлись на музыкальных интересах.
На остановке стояла толпа народа. Все места под козырьком были заняты.
– Такси, – кивком указал Дориан. – Далеко ехать? Или ты тоже на мели?
– Ты близок к истине, – буркнул Максвелл.
По щекам Дориана стекала подводка. Усы, завитые кончиками кверху, тоже стремились стечь. Губы изгибались в усмешке. Да, хорош менеджер! Максвелл дернул плечом и пошел к такси. Дориан поспешил за ним, прижимая к себе футляр с саксофоном.
В поездке они молчали. Дориан вытирал платком лицо, сокрушенно качая головой. На белой ткани остались черные пятна. Максвелл провел ладонью по физиономии, только размазав воду. Таксист меланхолично ехал в крайнем ряду, не делая попыток хоть немного ускориться.
– Ты не простудишься? – спросил Максвелл, украдкой посмотрев на Дориана.
– Трогательное беспокойство, – усмехнулся Дориан.
– Просто подумал, что пневмония для духовика нежелательна.
– Она для кого угодно нежелательна, – парировал Дориан.
Таксист прибавил громкость радио. Максвелл поморщился. Пел один из его бывших подопечных. Петь он не умел совершенно, но отчаянно рвался в артисты. Максвелл не взял бы его, не надави босс. Потом оказалось, что это был его двоюродный племянник… Бездарность. Если бы «Наследие» не подсовывало ему с завидной регулярностью людей без капли таланта, но с огромными амбициями, он бы не загремел в больницу с нервным срывом. Хорошо, что юный исполнитель хип-хопа, которому Максвелл, не выдержав, надавал пощечин, не подал на него в суд. Видимо, дарование решило, что оглашение подробностей испортит ему репутацию хулигана…
И «Наследие» оставило бы Максвелла после этого работать и дальше. «Наследие» было в нем заинтересовано до самого конца. Сам ушел. Дурак. Думал, построит империю настоящих музыкантов. Дурак…
– Не спи.
Дориан похлопал его по колену. Такси остановилось. Расплатившись, Максвелл выбрался под дождь.
В подъезде было возмутительно чисто и сухо. На шум вышла консьержка и отказалась пускать их внутрь, пока они не вытрут ноги о коврик со всем тщанием. Дориан, гремя застежками на высоких тяжелых ботинках, чем-то заслужил ее доверие, Максвелла же консьержка удерживала на коврике добрых три минуты. Наконец смилостивившись, она сказала:
– Вам привезли коробки. Проходите.
– Этого еще не хватало…
Максвелл полагал, что грузчики доставят его вещи из офиса завтра, и он спокойно выбросит весь хлам, а оставшееся переправит домой. Теперь же он пытался пробраться к двери, сдвигая коробки на соседскую половину. Дориан наблюдал за этим, как за цирковым представлением.
– Еще один нервный срыв? – веселился он. – «Империя» не построилась?
– Именно, – процедил Максвелл. Добравшись до двери, он повернул ключ в замке и протиснулся внутрь. Дориан прошествовал за ним с куда большим изяществом.
– Мило, – тут же оценил он. – Сам дизайн разрабатывал?
– Это хозяин наворотил. Никто ее снимать не хотел.
Максвелл повесил плащ на крючок, стремящийся к фаллической форме, прошел черно-красный коридор и выдохнул: хоть зал ничем не отличается от нормальных человеческих жилищ, не то что филиал ада у самой двери. Видимо, специально сделано для отпугивания незваных гостей со слабыми нервами. Дориан потрогал кроваво-красную лепнину на стенах прихожей и хмыкнул. Проведя рукой по волосам и поставив их торчком, он сказал:
– Мы можем обсудить наше сотрудничество за ужином. Только для начала вынужден просить у тебя одежду. Сухую.
Максвелл отодвинул дверцы шкафа настолько черного, что того гляди засосет, как черная дыра, и вытащил для Дориана спортивные штаны и футболку. Дориан явно постарался не скривить губы, но выглядело это так, словно у него все лицо свело судорогой. Максвелл посматривал на него украдкой, как на актера. Изучал. Старался как можно скорее просчитать. Сопоставить все движения и мимику с действиями и мыслями. Он поймал себя на том, что слишком долго стоит перед шкафом, и был вынужден оторвать взгляд от Дориана и пройти вперед.
Дориан оглядывал его жилище со смесью любопытства и снисхождения, словно сожалел о вычурной прихожей, приведшей в такую банальную комнату.
– Голоден? – спросил Максвелл.
Дориан с готовностью кивнул. Полное отсутствие стеснения и абсолютная уверенность в собственной уникальности Максвелла отчасти подкупала. Подкупала его как потенциального слушателя, он ставил себя на место фаната и оценивал Дориана, как кумира. Да, такая фигура подходит для объекта массового поклонения. Что он будет собирать? Стадионы? Концертные залы филармонии? Время покажет. Может быть, он способен привязать к себе кого угодно. К тому же он красив, а это немаловажно, когда речь идет о публичной персоне.
– Так чем ты меня угостишь? – Дориан помахал рукой перед лицом Максвелла. – Игра отнимает много энергии, знаешь ли. Где ванная?
Максвелл указал направление.
Он никогда не был гурманом, но жизнь научила его сносно разогревать заказную еду. С этим он справлялся великолепно. Поэтому, когда Дориан, свежий, со смытой с лица краской, сел за стол, брови его взметнулись вверх в приятном удивлении.
– Ты еще и кулинар? – восхитился он, заглядывая в тарелку.
– Почти, – туманно ответил Максвелл, решив не раскрывать все карты сразу.
Он привык обсуждать за обедом и ужином деловые моменты, но Дориан, наслаждаясь каждым кусочком пищи, старательно игнорировал его вопросы об образовании и планах на будущее. Максвелл поставил рядом со стаканами сока два бокала, издающие при соприкосновении звенящий, музыкальный звук, и наполнил их красным вином.
– Так-то лучше, – одобрил Дориан, – это развяжет мне язык. Теперь спрашивай.
Максвелл собрался и забыл про еду. Спустя короткое время ему стало известно, что Дориану девятнадцать, что дает ему право подписывать почти какие угодно контракты, но осложняет работу Максвеллу, потому что ему снова придется связаться с едва вылупившимся дарованием. За плечами у Дориана было шесть лет музыкальной школы с весьма скромным дипломом (Максвелл подозревал, что виной тому норовистый характер, а не отсутствие способностей) и годы практики наедине с собой.
– А из дома меня выгнали, – закончил Дориан, – точнее, я сам ушел, потому что отец счел мое занятие недостойным его фамилии. Фамилию я себе оставил, чтобы он зубами скрежетал от ненависти, когда я ее прославлю музыкой.
Максвелл кивнул. Значит, в расходы следует включить арендную плату за съем жилья. Квартира должна быть со звукоизолирующими стенами, чтобы Дориан мог репетировать в любое время суток. Кредит? Да, кредит ему дадут, у него еще не было задолженностей, хотя для того, чтобы погасить последний, он продал машину. Можно взять небольшую сумму и записать пару-тройку песен, выпускать их с периодичностью раз в два месяца, и обязательно должен быть приставучий мотив… Сэра поставит их в ротацию на своем пиратском радио бесплатно, ну разве что за ящик пива, а Барда можно попросить написать куплетик-другой в счет будущих услуг… Максвелл погрузился в раздумья, едва замечая, как Дориан, подливая себе в бокал вина, вещает о трудностях, подстерегающих уличного музыканта на каждом шагу.
Максвелл встрепенулся.
– Уличного? Ты играешь в пабах.
– Когда мне везет, я играю в пабах, – уточнил Дориан. – А так стою в сквере каждый день с шляпой.
Максвелл моргнул.
– С завтрашнего дня ты это прекращаешь. Я арендую тебе площадку для репетиций, к исходу второго месяца устрою концерт… сколько тебе заплатили? – Не дождавшись ответа, который ему и так был известен, Максвелл пообещал: – За организованный мною концерт ты получишь гонорар. Небольшой, но это только начало. Есть наработки? Кроме того, что ты исполнял? Аранжировки классики? Свое? Пробовал с певцами работать?
– Притормози, – усмехнулся Дориан. – Я еще не решил, доверять ли тебе.
Ты пришел ко мне домой и пьешь мое вино, но все еще не доверяешь, подумал Максвелл. А скорее, лукавишь и набиваешь себе цену. Ладно. Он талантлив. Максвелл кивнул, уважая право Дориана на раздумья.
Он постелил Дориану на диване. Тот заснул быстро — то ли от усталости после выступления, то ли вино сделало свое дело; а скорее, роль сыграли оба фактору. Максвелл остался на кухне и закурил. Было темно, и в окне отражался тлеющий кончик его сигареты. Дым поплыл под потолок. Максвелл закрыл дверь в комнату, чтобы не тревожить спящего запахом дыма, и опять сел напротив окна.
Вместе с ночью пришли и сомнения. Что, если Дориан упорхнет, как только в него будут вложены деньги? Что, если они не сработаются? Что, если… если… если… Варианты крутились в голове, и каждый следующий был хуже предыдущего. Максвелл тоскливо спросил себя: от чего бежишь? От риска? От неудачи? От себя?
Ведь его последний проект не был насквозь провальным. Он бы вытащил девчат и отбил все вложенное в них. Но он разорвал контракт, выплатив им больше причитающегося, и почти сбежал в деревню. Почему?
Потому что.
Потому что не хочет снова потерять кусок памяти, а потом лежать в отделении с другими нервными. Он ведь не вспомнил ничего, кроме пощечины, которую дал своему подопечному. Ему говорили, что он кричал страшные вещи, и даже бросил стул в окно. Хорошо хоть никого из прохожих не убил… А он не помнит. Словно кто-то слизнул с ленты памяти все. Очнулся только в психоневрологическом диспансере, когда ему сделали укол. Больно было так, словно ножом в бедро ткнули и еще внутри покрутили. Хорошо, что его угомонили лекарством, прежде чем он убил кого-то. Нервный срыв. Они сказали, что это просто нервный срыв, а для него это — провал в памяти, помутнение, бешенство. Неистовство. Стыд. Чувствовал, что и этих девчонок ударит, если они и дальше будут качать права, и отпустил их, потому что боялся. Вот и все.
И в этот же день ввязываться в новый контракт? Разве что-то будет по-другому? Он отдаст Дориана «Наследию», когда почувствует, что очередной омут близко, и память постепенно уступает место первобытной ярости.
Максвелл очнулся, только когда в пачке закончились сигареты. Опять почти половину выкурил за раз. Немного меньше. Но все равно много. Надо бросать. Уезжать домой и бросать. Он вздохнул, придвинул к себе ноутбук и открыл стандартный текст договора, чтобы подкорректировать условия. Далеко не такие скрупулезно прописанные правила и суммы, как в «Наследии». И даже не так, как в «Империи». «Империи» больше нет, напомнил себе Максвелл, сегодня закрылась последняя ее страница, неделю назад он рассчитался со всеми коллегами и отпустил своих сладкоголосых птичек. Все. Есть только он. Он один. Снова один. Он закрыл глаза, вновь спрашивая себя, стоит ли оно того. Все еще можно оставить записку, отдать ключи консьержке и исчезнуть.
Нет. Поздно уже. Слишком спать хочется.
*
Будильник разразился непривычно объемным звуком. Даже, пожалуй, приятным, насколько приятным может быть будильник… Максвелл, не открывая глаз, наощупь поискал смартфон. Не нашел. Верно, он же его оставил в офисе, ему не нужно сегодня никуда спозаранку бежать. Но тогда… Он вспомнил. Сел рывком, провел ладонью по коротким волосам и вдруг подумал: Дориан – такой же жгучий брюнет. Только теплый. Как огонь. С бронзовой кожей. Что он забыл в Миннеаполисе? Ему бы на юг Флориды… Максвелл по сравнению с ним снежно-белый. Спальню снова огласил долгий звук. Дориан еще не играл. Просто тянул одну за другой ноты, разогревая инструмент.
Еще немного подождав, Максвелл выбрался из спальни. Было восемь утра.
Дориан стоял спиной к окну, глаза вновь закрыты, полная сосредоточенность, пальцы – как поршни, движения четкие, уверенные, чуткие. Он стал играть, и это был отголосок вчерашней мелодии, но уже с новыми тактами, новыми пиками. Максвелл тихо, чтобы не помешать, прошел к дивану и сел. Так удобнее было смотреть. Дориан был прямо перед ним, до пояса обнаженный, увлеченный игрой так, что слился с саксофоном в единое целое. Они звучали вдвоем. Максвелл чувствовал это каждой клеточкой тела. Видел одну мелодию, один мощный поток звука. Дориан с каждой минутой расходился все больше, и звук становился громче, полнее. По шее его скатилась капля пота. Грудь едва заметно покраснела.
Его хотелось запечатлеть навечно – полуголого, страстного, отдавшегося стихии. Запечатлеть и спрятать, чтобы окунаться в него в самый черный час, – потому что это не просто музыка, это исцеляющая симфония, запечатлеть и растиражировать на весь мир – потому что ни у кого, даже у самого Дориана, нет права скрывать своей талант от людей. К черту все. Будь что будет. Максвелл все сделает, чтобы этого молодого мужчину полюбил каждый человек земного шара.
Дориан оборвал мелодию резко, как разговор на полуслове. Опустив саксофон, он посмотрел на замершего Максвелла.
– Я прочитал договор, – с вызовом сказал Дориан.
– И? – хрипло спросил Максвелл, все еще не придя в себя после концерта для одного зрителя.
– Распечатай. Я покажу его кое-каким людям. Узнаю, где ты меня хочешь обмануть.
– Я не хочу тебя обмануть.
Нет, никогда, ни за что на свете. Тебя обманывать нельзя. Ты не из тех, на ком наживаются. А я – не тот, кто покупает, перепродает и лжет в глаза. Все это Максвелл прокрутил в голове, но так и не произнес. Дориан смотрел на него испытующе, словно ожидал, что Максвелл, сломавшись, признается, в каких пунктах оставил двусмысленности, чтобы обернуть их в переломный момент в свою сторону.
– Тогда тебе нечего бояться. Распечатай. Завтра дам тебе ответ. Как насчет завтрака? – резко сменил Дориан тему и перешел на будничный тон. – Я всегда завтракаю плотно. Обед, ужин – это все можно и пропустить, но без завтрака у меня желудок к спине прилипает и легкие сдуваются, играть не могу.
Пока Дориан болтал, Максвелл вышел из коматозного состояния, вызванного музыкой. Он невпопад улыбнулся. Мальчишка.
– Издеваешься? – оскорбился Дориан.
– Что? Тебе послышалось, – заверил Максвелл. Ему показалось, что он произнес это слово про себя. А он закостенел. Он разумом постарел очень быстро, раз Дориан кажется ему юнцом. Он всего-то на десять лет младше. Максвелл в его возрасте уже пять лет как сбежал из штата Мэн и жил самостоятельно.
К завтраку Дориан был так же внимателен, как и к ужину накануне; он ел, не говоря ни слова. Максвелл с удовольствием заварил для него зеленый чай в тяжелом чугунном чайнике.
Когда с едой было покончено, и Дориан поспешно засобирался, чтобы успеть на автобус, Максвелл спросил его:
– Ты так и не сказал, где именно живешь.
– В безлюдной дыре. Вансборо.
– Вансборо? – поразился Максвелл. – Я тоже оттуда родом.
Дориан скривился, надевая куртку.
– Я в этом мертвом краю пребываю временно и вынужденно. А родом, – он выделил слово особенно презрительной интонацией, – я с Гавайских островов. Ладно, до встречи…
– Стой, – Максвелл поймал его за локоть – так естественно, так легко – и тут же отпустил, покраснев. – Ты не оставил номера.
– У меня же есть твоя визитка.
– Ты ее выкинул, – напомнил Максвелл.
– А, точно, – легкомысленно заявил Дориан. – Бар «На рогах» знаешь? Завтра в шесть тебя буду ждать там. Пойдет?
Он на удивление проворно надел свои огромные тяжелые сапоги со звякающими застежками, выпрямился, улыбнулся Максвеллу и выпорхнул. Вернее, он бы выпорхнул, не окажись за дверью склад коробок; Дориан распахнул ее, и коробки с грохотом повалились на лестничную площадку.
– Ой, как неловко вышло, – без малейшего раскаяния сказал Дориан.
На этот раз он упорхнул. Перепрыгнул через несколько коробок и сбежал вниз по лестнице.
Максвелл даже не злился. Смотрел ему вслед и улыбался. Но радость быстро исчезла. Он схватил Дориана за локоть точно дикарь. А следом он может разозлиться и ударить его. И на этот раз его точно кинут в психушку, а не в отделение для нервных, но в целом адекватных.
Видимо, тоскливо подумал он, мысль о госпитализации его уже никогда не отпустит. Достаточно один раз потерять себя в прорвавшихся эмоциях, отпустить рассудочную деятельность – и все, хоть крест ставь. И тут же: нет, он не для того боролся за место под солнцем, не для того убивался в «Наследии» в погоне за этим трижды клятым неоценимым опытом, чтобы отказываться от невероятно перспективного музыканта. Он вытащит его на первое место в чартах, чего бы это ни стоило нервам…
Бар «На рогах» стоял на самой окраине Миннеаполиса. Он втиснулся между двумя многоэтажками, сверху его придавливали офисные помещения со стеклами, прикрытыми желтоватыми жалюзи, но от вывески бара вверх торчали металлические рога и дерзко подпирали чистенькие, унылые окна офисов. Максвелл зашел внутрь, машинально проверив, на месте ли часы и достаточно ли глубоко в карман засунут бумажник. Контингент бара оправдал его ожидания: сброд. Все вперемешку, все в дешевой одежде, стаканы с пивом – пластиковые. Максвелл обвел душный зал взглядом. В нише, где у столика располагался диван, один из трех в этом баре, сидел Дориан и беседовал с косситом.
Максвелл направился к нему, стараясь не высказать удивления. Он уже отвык видеть рогатых среди людей. Они, как и гномы с эльфами, исчезали, перебирались в малонаселенные края. Пытались не потерять себя среди людей, давивших численным превосходством. Изредка подрабатывали охранниками, но у всех них были отпилены рога. У этого же они были на месте. По размеру почти такие же, как на вывеске. Только настоящие, а не металлические.
– Дориан? – позвал Максвелл, остановившись у их столика.
Дориан поднял на него взгляд. Коссит тоже посмотрел на него, но лишь один его зрачок скользнул вверх. Второй остался на месте. Тогда Максвелл понял, что один глаз у коссита искусственный. При плохом освещении его можно было принять за настоящий, но сейчас, на близком расстоянии, разглядел дешевый мутноватый пластик, почти лишенный блеска.
– На десять минут раньше, – восхитился Дориан. – Настоящий деловой человек. Садись. Это Бычок, – кивком указал он на коссита. – Я ему как раз рассказывал о тебе.
Максвелл опустился на продавленный стул. Коссит вызывал у него смутные опасения. Крупный, с изрезанным шрамами лицом. Одет в костюм, который ему велик. Неожиданно коссит широко улыбнулся и протянул ему через стол руку. Максвелл пожал ее.
– Добро пожаловать к Быку на рога, – добродушно сказал коссит. – Нравится?
Максвелл вежливо ответил:
– Аутентично. Вы…
– Владелец, – с удовлетворением сказал Бык, угадав вопрос. Максвелла подмывало спросить, есть ли у него имя, или он довольствуется прозвищем, но он только навесил на лицо дружелюбное выражение.
– Сыграешь нам, мой мальчик? – обратился Бык к Дориану.
– Конечно, чтобы я старался, а вы все прослушали за разговором, – фыркнул Дориан. – Схожу в заведение, солью излишек пива. Дрянное оно, Бычок, я тебе уже в который раз говорю – смени поставщика.
– Но ты же пьешь, – усмехнулся Бык, наблюдая, как Дориан выбирается из-за стола. Что-то в его взгляде неприятно задело Максвелла и оставило в груди ощущение, как от кулака.
– Исключительно потому, что не могу отказаться, когда мне предлагают выпить, – парировал Дориан. Похлопав по плечу Максвелла, он доверительно сказал: – Несмотря на его устрашающий вид, он безобиден, как новорожденный котенок.
Бык проводил Дориана глазами. Максвелл невольно обернулся, чтобы тоже посмотреть, и в тот же миг себя укорил. Ведь от него только этого и дожидались. И последовавший за этим вопрос Быка лишь подтвердил его предположения.
– Теперь ты будешь выполнять роль его папика?
– А что, кто-то уже пытался? – неприязненно спросил Максвелл.
Бык усмехнулся.
– Ты не думай, я не укоряю. И ничего такого не думаю. Ты составил толковый договор. Но ты ведь мой ровесник? Сколько тебе, к сорока?
– Настолько плохо выгляжу? Тридцать. Что, Дориан соврал, и ему нет и шестнадцати? – Максвелл напустил на себя равнодушный вид.
– Вижу неважнецки, – Бык постучал пальцем себе по виску со стороны искусственного глаза. – Не ерничай. Просто странно это все выглядит. Два дня назад он никому не нужен был, и вдруг появляешься ты и обещаешь гонорар, который ему и не снился. И он соглашается.
– Он еще не согласился.
– Согласился, просто тебе об этом не сказал. Я к чему это веду, – Бык посмотрел Максвеллу через плечо. Видимо, заметил Дориана. О скверном зрении он явно врал. Здоровый глаз у него прекрасно видел, как у кошки в темноте. – Если ты его обманешь, если ты его обидишь – найду тебя и под землю закопаю.
– Понял, – ровно ответил Максвелл, хотя хотелось засветить Быку в чересчур пытливый глаз. – Зря беспокоитесь.
Дориан, вернувшись, оперся о плечо Максвелла и склонился к столу.
– Так что, всем выпивка за счет заведения?
Его повело в сторону, но он удержал равновесие. Лишь тогда Максвелл понял, насколько Дориан пьян.
– У меня есть предложение получше, – быстро сказал Максвелл. – Я покажу тебе квартиру, которую подсмотрел. Неподалеку от студии. Рядом с метро.
– Ха!.. Ладно, – царственно согласился Дориан, – веди на экскурсию. Бычок! – спохватился он. – Договор!
Бык, посмотрев на него со странной, диковатой нежностью, вытащил из-за пазухи скрученные в трубочку листы. Дориан взял их у него и ткнул ими Максвеллу в грудь.
– Все подписано! Сделай меня знаменитым.
– Да уж, ты постарайся, – заметил Бык. – До скорого, Дориан. Пока, – кинул он Максвеллу.
Холодный ветер, гулявший между домов, освежал. Дориан разглагольствовал на тему паршивого алкоголя, по вкусу как ослиная моча, и жаловался, что все равно после второго глотка этого уже не замечаешь, а только пьешь, пьешь… Максвелл, незаметно направляя его легкими прикосновениями к плечам и спине, лавировал между прохожими. Когда они спустились в метро, Дориан замолк, приняв серьезный вид. Сейчас, с блестящими от выпитого глазами, растрепанными волосами он выглядел еще моложе. Максвелл затащил его в вагон, поставил в угол и закрыл собой, чтобы никто не толкнул локтем. Стал сам себе смешон: надо же, как заботливо… и совершенно машинально.
Под стук колес Максвелл наклонился к Дориану ближе и сказал:
– Он называл тебя мальчиком.
– Он заслужил право на эту маленькую слабость, – заверил его Дориан.
Сложив все слагаемые, Максвелл удивился:
– Вы спали с ним?
– А что? – с неожиданной агрессией спросил Дориан. – Ты имеешь что-то против?
– Нет, конечно же. Просто… он же огромный.
Дориан пару секунд смотрел на него, а потом коротко, громко рассмеялся. Почти прижавшись губами к уху Максвелла, он сказал:
– Если тебя это так интересует, я был сверху.
Отстранившись, он опять засмеялся – счастливо, словно ребенок, совершивший шалость. Смех он оборвал так же резко, как обрывал свои мелодии на саксофоне. Посерьезнев, Дориан сказал:
– Знаешь, кто ему глаз выбил? Люди моего отца. Они же и лицо порезали. Не поделили деньги. Бычок решил, что ему проще уйти, чем продолжать борьбу. И правильно. У отца все схвачено. Меня он тоже крепко держал. Но с Бычком я смог исчезнуть с острова. И нет, переспал я с ним значительно позже. Теперь доволен?
– Я же ничего не спросил, – беспомощно сказал Максвелл, хотя Дориан был прав: он доволен. Доволен, что узнал столько подробностей про своего нового подопечного. Нужно будет иметь в виду, что и к нему, Максвеллу, может прийти кто-нибудь и выбить глаз, если папаше Дориана не понравится, что делают с его сыном.
– У тебя все на лице написано, – обвинил Дориан.
На пьяного он уже не походил. Словно весь алкоголь выветрился из него вместе с двумя вспышками смеха.
– Наша станция, – сказал Максвелл.
Расталкивая людей, он пробрался к дверям. Дориан встал за ним, положил руку на поручень – будто случайно ровно на ладонь Максвелла.
– Ой, я опять сделал что-то неловкое, – томно сказал Дориан и спустил руку ниже, больше не касаясь Максвелла.
Впервые в жизни Максвелл пожалел, что не отпустил волосы ниже плеч. Тогда бы они скрыли его пылающие уши.
Дориан ведь играет с ним! Испытывает! Делает пробу на гомофобию, если Максвелл все правильно понял. Что ж, тут ему бояться совершенно нечего… Двери разъехались в стороны. Толпа подхватила их, со всех сторон сыпались слова случайно подслушанных разговоров, запахи женских духов, мелькали плащики, били по ногам мокрые зонты. Максвелл оглянулся на Дориана всего два раза, что они пробирались к эскалатору; Дориан следовал за ним, как приклеенный, абсолютно спокойный. Выбравшись на поверхность, Максвелл мельком спросил:
– Любишь толпы?
– Обожаю. Соберешь мне такую толпу на концерт?
– Обязательно.
Дориан засиял.
Стемнело, но фонари горели ровным желтым светом. Начал накрапывать дождь.
– Холодно, – пожаловался Дориан.
– После Гавайев везде холодно? – подначил Максвелл. – Мы пришли уже. Заходи.
Он отворил дверь, пропуская первым Дориана. На третий этаж они поднялись пешком.
– Ты ее уже снял?
– Нет, – покачал головой Максвелл, отпирая замок. – Ее сдает один мой приятель. Он доверяет мне, поэтому разрешил посмотреть все без его присутствия.
– Экономишь, – шутливо укорил Дориан.
– Если бы, – вздохнул Максвелл, – он с меня больше, чем с чужих людей, требует.
Дориан включил по всей квартире свет. Просторный зал его удовлетворил, белая мебель вызвала легкое недоумение, но он признал, что выглядит достаточно стильно. Ванна, громадина на уродливых позолоченных ножках, напоминающих кривые львиные лапы, привела его в восторг.
– Ты можешь репетировать хоть ночью, – сказал Максвелл, проходя с Дорианом на кухню, – полная звукоизоляция.
– Зачем мне репетировать ночью? – удивился Дориан. – По ночам люди спят. Занимаются любовью. Репетировать лучше утром, на свежую голову.
– Когда ты пишешь музыку? Тоже утром?
– В процессе игры и пишу, – хмыкнул Дориан. Прислонившись к подоконнику, он посмотрел на Максвелла. – Ты же не думаешь, что я с нотной тетрадкой сижу дождливыми вечерами? Все здесь, – он взмахнул рукой, – в этой очаровательной головке. Все, что я придумал за жизнь. С самого детства.
Он откровенно хвастался, но ему это шло.
Дело спорилось; все технические детали были улажены, и уже через неделю Дориан въехал в новую квартиру. Это означало, что двухчасовые беседы по скайпу можно оставить в прошлом и разговаривать с глазу на глаз каждый день.
А поговорить было о чем. Когда Дориан заявил, что все его песни у него в голове, он не шутил. Максвелла это поставило в тупик. Если нет четкого материала, то как можно пускать музыку в ротацию? Как записывать ее в студии? Максвелл поначалу пытался говорить мягко, но либо Дориан его не понимал, либо, что более вероятно, все понимал и разыгрывал дурачка. Это понемногу выводило из себя, но их разделяли километры, и Максвелл успевал выдохнуть, прежде чем начать кричать.
Еще одну две недели они потратили на прослушивание музыкантов. Дориан смотрел на всех претендентов с откровенно скучающим видом, а пару раз и вовсе молча вышел из помещения. Барабанщик, игравший в это время на пределе своих возможностей, остановился, выматерился и, обвинив Максвелла в чрезмерной любви к наглецам, тоже ушел. Максвелл остался сидеть в белом кожаном кресле, глупо смотревшимся в не самой богатой репетиционной точке. Он думал. Считал. Барабанщик – шестой по счету. Гитаристов было три. А он еще планировал разыскать скрипачку или альтистку, чтобы внесла женскую энергетику. И заодно напевала что-нибудь, чтобы музыку Дориана было проще запомнить. Пока что выходило, что Дориан хочет владеть сценой единолично.
Максвелл, повысив голос, позвал его. Дориан вошел в комнату быстро – видимо, стоял под дверью и ждал оклика.
– Садись, – Максвелл указал ему на стул.
– Постою, – ответил Дориан и скрестил руки на груди.
– Это был хороший парень, – Максвелл ткнул пальцем себе за спину. – Лучший из всех. Чем он тебе не понравился?
– Всем, – вспылил Дориан. – Ты хоть слышал, как он колотит по своим тарелкам? Думаешь, он знает, что такое саксофон? Он представляет себе класс духовых инструментов? Моя музыка, – Дориан ударил кулаком себе напротив сердца, – идет отсюда. Ее не будет слышно, если лохматый орангутанг будет бить в литавры. Гитара – еще куда ни шло, так и быть, последнему басисту можно перезвонить, но…
– Последний басист сказал, чтобы я забыл его номер телефона, – перебил Максвелл. – Ты вывел его из себя.
– О, я такой несносный, – ядовито заявил Дориан. – Но – вот проблема! Без меня твой грандиозный проект не сработает.
– А без меня ты раскрутишься? Ты уже понял, как работает этот бизнес? – вопросил Максвелл.
Дориан осекся.
Прием, конечно, был грязный. Некрасиво так говорить. Но юные дарования нужно иногда ставить на место. Странно, но Максвелл сейчас не чувствовал гнева, ни толики ярости не полыхало в его уставшей голове. Дориан стоял напротив него, гордый и неприступный, но с едва уловимым замешательством в глазах.
– Я тебе объяснял, – размеренно заговорил Максвелл, – пабы и бары – не твой уровень. Твой уровень – концертный зал. Но пока что люди не готовы прийти ради одного саксофона. Инструментальная музыка далеко не так популярна, как хип-хоп…
– Отрыжка индустрии.
– Поэтому нужны люди, которые дополняли бы твои мелодии. Понимаешь?
Максвелл видел, что Дориан все понимает. И что он близок, чтобы наступить своим амбициям на горло.
– Ладно, – нехотя бросил Дориан. – Ясно. Будь по-твоему. У меня есть знакомая, которая играет на терменвоксе. Как ты смотришь на терменвокс?
– Петь она умеет? – поинтересовался Максвелл.
Дориан оттаивал. Он обнажил зубы в улыбке.
– Чего-то подвывает. Я обычно не слушаю.
– Зови на прослушивание.
После появления в команде приятельницы Дориана все пошло на лад. Эльфийка была не от мира сего, но ее манипуляции с терменвоксом завораживали. Дориан тут же подстроился под инопланетные звуки. Похоже, они не в первый раз уже играли вместе. Максвелл слушал, как ловко плетут Мэррил с Дорианом сеть из блуждающих огней нот, и впервые всерьез верил: все получится. Зал филармонии на тысячу человек. Он будет полон.
К исходу второго месяца сотрудничества команда была собрана. Басист, поначалу обидевшийся на них, все же вернулся – исключительно потому, что Максвелла он всегда за что-то уважал. Он спелся с Дорианом и явно растрепал лишнего, потому что Дориан то и дело подначивал Максвелла, спрашивая, насколько же близкие у него отношения были с Натом и почему они остались в прошлом. Последним к ним пришел играть на ударных Алистер, достаточно беззаботный и равнодушный, чтобы сносить звездность Дориана.
То, что Дориан уже ведет себя как звезда, никого не удивляло. К счастью, никого это и не коробило.
Максвелл с удивлением обнаружил, что времени у него стало больше, равно как и жажды к жизни; все шло так хорошо, что он перестал бояться срыва. Проводя уже которое утро в спортзале с Дорианом – час тренировок для них был отличным способом помириться, если возникали разногласия, – Максвелл исподтишка завел разговор, страхуя Дориана:
– У вас есть демки? Нат раньше всегда записывал черновики на диктофон.
Дориан, отжав от груди штангу, фыркнул. Говорить ему было не с руки. Максвелл этим пользовался.
– Ребята ждут, когда ты предоставишь им материал для работы. Импровизации – это прекрасно. Но им нужно писать партитуры. Все ждут только тебя.
Добавлять, что первая запись в студии через полторы недели, Максвелл не стал. Он это повторял и так постоянно.
Дориан, вернув штангу на крепления, сел, развернулся к Максвеллу и раздраженно произнес:
– Я, кажется, уже говорил, что не имею никакого желания сидеть и выписывать все ноты одну за другой. Ты хоть представляешь, какая это скрупулезная работа? Пусть пишут партитуры, как им хочется, я подстроюсь. А еще лучше – играют по памяти, точно так же, как я.
– Дориан…
Не дослушав, Дориан встал и пошел на беговую дорожку. Максвелл занял соседнюю.
– И кстати… – между выдохами бросил Дориан. – Пусть Ал… – он рвано вдохнул, – свою установку заберет, надоел.
Максвелл хотел заметить, что Алистер просто старается и готов двадцать четыре часа в сутки репетировать, лишь бы идеально попасть в любую импровизацию Дориана, и он бы с удовольствием забрал свои барабаны, предоставь Дориан ему лист с нотами… Но дыхание сбилось, и Максвелл сосредоточился на беге.
Он с упорством барана возобновил разговор на следующий день. Приехал специально к Дориану, подгадав время, когда тот уже совершил свой утренний ритуал – полчаса импровизации – и перешел к кофе.
– И мне завари, – с деланой жизнерадостностью сказал Максвелл.
Садиться он не стал. Дориан смотрел на него исподлобья. В догадливости ему отказать нельзя было. Прислонившись задом к тумбе, внутри которой крылась посудомоечная машина, Максвелл вкрадчиво сказал:
– У тебя есть два дня, чтобы предоставить партитуры. Нужна помощь – скажи. Но тебе придется диктовать их. Править, если найдешь человека, который запишет ноты под твою игру. Тебе все ясно?
Дориан с грохотом поставил чашку на стол. Максвелл тоже отставил кофе подальше.
– Небеса огненные, от того, что ты повторишь это в тысячный раз, я не смогу ничего сделать! – прошипел Дориан и, тут же встав, вскинул руки, почти закричав: – Как ты не поймешь? Я не знаю этих нот! Пальцы – знают, уши – знают, я – не знаю! Не запишу я их! Я импровизатор, а не композитор!
– Нет, ты запишешь! – рявкнул Максвелл. – Садись и играй мелодию хоть сотню раз, но запиши!
– Зачем я связался с тобой?!
Дориан стиснул зубы.
– Затем, что ты всегда хотел быть звездой! Только для этого работать надо! – заорал Максвелл. Его голос отскочил от потолка и обрушился на него, как водопад – оглушающе, дико.
Но стыда больше не было. Был только гнев, абсолютный, неуправляемый. Он долго пытался по-хорошему. Он умеет и по-плохому. Если придется заставить…
Дориан приблизился к нему на шаг и негромко сказал:
– Успокойся.
– Нет, я не успокоюсь! – прорычал Максвелл. Пальцы сами собой сжались в кулаки. Застучало сердце, последний колокольчик в реве турбин, последнее напоминание – остановись, сорвешься, пожалеешь, остановись. И тут же – выскажи ему все, что думаешь, выскажи, ты долго терпел, давай же!
– У тебя жилка бьется на виске. Тебя удар хватит. Выдыхай. Ну же, Макс, выдыхай. Ты как тряпка для быка красный.
– Ах, я тряпка?
Да, тряпка, раз так долго медлил и стелился под малолетнего выскочку!
Дориан подошел к нему еще на шаг ближе. В глазах – озабоченность, словно и впрямь волнуется, а не пользуется своим очарованием, чтобы вновь оставить ни с чем.
– Я этого не говорил, – медленно, почти по слогам сказал Дориан. Он поднял руки, словно хотел взять лицо Максвелла в ладони, но не дотронулся до него. – Тише. Слушай меня. Слушай голос. Выдохни, выдохни.
Максвелл выдохнул, но лучше не стало. Его била дрожь от ярости.
– Расслабься.
– Я расслаблюсь, когда ты будешь делать, что я говорю! – проорал Максвелл.
Дориан дернул уголком губ, но не отстранился ни на долю дюйма. Он неожиданно тепло улыбнулся.
– Я же вижу, ты уже почти не злишься…
Я не злюсь? Я? – хотел спросить Максвелл. Но подавился словами. Увидел Дориана, как в первый раз. Губы. Глаза. Уверенность. И почувствовал наконец его ладони на своих щеках, его прохладные ладони на своем обжигающе-горячем, как сковорода, лице.
Он положил ладонь Дориану на загривок, притянул к себе и поцеловал.
Зло, жестко. Стукнувшись зубами и тут же запустив язык ему в рот. Дориан от его пылающего жара плавился, как воск, и стекал в руки, стекал на грудь, его тело прижалось так близко, что душило. Запоздало пришло понимание: нет, это не Дориан душит, это ты, старый дурак, забыл вдохнуть. Максвелл разорвал, рассек поцелуй и жадно втянул воздух. Губы Дориана блестели от слюны, выглядели яркими от грубых укусов. Злость испарилась.
Нет, не испарилась. Трансформировалась. Стала тем, от чего бежать следует.
Максвелл похолодел так резко, что в глазах потемнело. Что он…
– Буду теперь знать, как тебя успокоить, – промурлыкал Дориан и провел указательным пальцем по груди Максвелла.
Зрение все еще не вернулось до конца. Максвелл вслепую отстранил руку Дориана.
– Не надо.
Свой голос он не узнал. Глухой, высохший… испуганный.
– Я прошу прощения. Нет, пусти. Дориан. Не надо. Не надо! – повысил голос Максвелл и схватил его за запястья. Дориан, до того распускавший руки, приподнял брови.
И что там, в этих оливковых глазах? Удивление? Обида? Презрение и насмешка. Должно быть, они.
– Почему же? – вызывающе спросил Дориан. – Тебе понравилось. Мне понравилось. В чем проблема? Неужели ты не спишь с подопечными? Какие высокие моральные принципы…
– Да, – рубанул Максвелл. – Я не сплю с подопечными. У меня принципы.
Это все усложнит, подумал он. Это всегда все портит. А ты… к тебе это вспыхнуло внезапно, как будто молнией ударило и раскололо. Я даже обдумать это не успел.
Он в последний раз взглянул на Дориана – лицо темное, глаза мрачные – и ушел.
Желание засело иглой, ныло и нарывало. Остаток дня Максвелл толком не запомнил. Шатался по людным местам, встретил пару знакомых в торговом центре, навешал им лапши на уши про то, что уезжает в Тибет. Что поразительно – ему поверили. К вечеру он вернулся домой. Проверил сообщения – от Дориана ни одного. Даже дежурной жалобы, что все приходят к нему явно не репетировать, а развлекаться и пить. Не то чтобы ему это не нравилось.
Максвелл не пытался проанализировать свои действия. Их подоплека, их предыстория вспыхнула ясно. Никаких засвеченных пленок. Предельная четкость. Да, ему было приятно находиться в компании Дориана. И прикосновения, случайные или нарочитые, ему тоже нравились. Просто он не думал о них. Голова была другим занята. Работой. Всегда есть работа и личное, и они стоят порознь, разделенные бетонной стеной до небес. И он предпочитал не замечать, что не может злиться на причуды Дориана. Предпочитал игнорировать тот факт, что откровенно наслаждается созерцанием Дориана и во время игры, и во время прогулки, и особенно в спортзале, где мокрая от пота белая майка липнет к его груди. Он же не дурак. Он не отрицает, что Дориан чрезвычайно привлекателен. Другое дело, что Максвелл никакого права не имеет пользоваться этим.
Отношения, по большому счету, в принципе не для него. Знаем, плавали, жили вместе, потом долго страдали. Не надо такого. Может быть, в следующей жизни. Но не в этой. И уж точно не сейчас. И уж точно не с Дорианом. Дориан может сделать самым счастливым человеком и одновременно разбить на тысячи осколков. Достаточно только на Быка посмотреть. Всего одна встреча – а по нему видно, что разовый перепих для него был чем-то большим. Чем-то, чего Дориан не заметил.
Максвелл покачал головой, запустил пальцы в волосы. И все же… все же поцелуй возбудил его, вознес на вершины блаженства. Единение тел, импульсы бежали по нейронам синхронно, так быстро, что желание мгновенно находило удовлетворение. Дориан был идеален в этом поцелуе – напорист и податлив одновременно.
Просто ты давно ни с кем не целовался. Лизался, потому что к тебе тянулись, потому что это для многих неотъемлемая прелюдия перед разовым сексом, но не целовался с полной самоотдачей, как если бы сам того хотел. Вот и все. А здесь… здесь действительно хотелось. Именно Дориана.
Вечером следующего дня, когда Максвелл предавался простым радостям жизни, в дверь его квартиры позвонили. Он, взяв с собой почти полную пепельницу, пошел открывать.
Почти не удивился, увидев Дориана – злющего, со сверкающими глазами.
– Вот, – с отвращением плюнул Дориан и бросил ему под ноги папку.
Максвелл пристроил пепельницу на полку, перекатил сигарету в другой угол рта и присел, чтобы собрать разлетевшиеся листы. Ноты.
– Все-таки сделал? – Максвелл поднял голову на Дориана.
Тот поджал губы.
– Нарушил свои принципы. Это две новые. Старые не могу. Пришлось написать для тебя.
– Спасибо.
Максвелл поднялся, положил папку рядом с пепельницей. Сигарету благоразумно оставил при себе. Боялся, что промахнется и подпалит бумаги вместо того, чтобы ткнуть окурком в пепельницу.
Дориан смотрел на него и словно чего-то ждал. Максвелл запоздало спохватился. Алкоголь, гулявший в голове, он не проклинал. Алкоголь помогал ему оставаться спокойным и расслабленным. Помогал забыть, как хорош Дориан.
– Спасибо, – повторил Максвелл. – Но о том поцелуе забудь. Я не тот, кто тебе нужен. Это была случайность. Незачем усложнять все. И так хорошо работаем.
– Ну да, ты случайно упал губами на мои губы, – хмыкнул Дориан. – Так непринужденно меня еще никто не отшивал. Да и, знаешь ли, меня в принципе никто никогда не отшивал.
– Да я так и думал, – сказал Максвелл. Присмотревшись, он все же прицельно отправил окурок к собратьям. – Думал, что ты решаешь, кто будет с тобой, а кто пусть идет на все четыре стороны. Со мной это не выйдет, Дориан. Извини. Не в обиду тебе.
Дориан молча на него смотрел, постукивая пальцами себе по бедру. Лучше бы болтал, пронеслось в голове у Максвелла. Он чувствовал себя глупо. И от этого (хотя, конечно же, виски тоже сыграл свою роль) он говорил еще больше:
– Мне нечего тебе дать. Я поцелую тебя еще раз, и дальше что? Переспим? А потом? Что тогда?
– Ой, – поморщился Дориан, – если бы с тобой еще целоваться хотелось. От тебя несет, как из помойного ведра. Пепельница и то лучше пахнет. Я все понял. Ничего. Ты меня не обидел.
– Правда?
– Абсолютная, – заверил Дориан. – Ведь я продуктивно провел время, написал две песни, а ты сидишь, пьешь и мечтаешь, как бы меня трахнуть. Ты меня хочешь, – усмехнулся он и резко притянул Максвелла к себе, схватив за пояс джинсов. У Максвелла перехватило дыхание. Стало жарко. Дориан скривил губы в очередной ухмылке. – Но ты же принципиальный, вот и дрочи в бутылку.
Он развернулся и ушел.
Максвелл медленно закрыл дверь.
Правда в словах Дориана была. Его отказ раззадорил, подогрел, и он выдал две песни. Новые. Надо срочно отсканировать и отправить ребятам… Максвелл же ничего не сделал за эти два дня.
В одном Дориан ошибается. Максвелл не дрочил на него. Считал это чем-то лицемерным – дрочить на человека, с которым работаешь и которому в лоб заявляешь, что не допустишь никаких отношений.
Но… Максвелл оттянул джинсы так, как сделал Дориан. Но что ему терять…
*
Запись первой песни они решили отпраздновать в ресторане. Завалились сразу же, как только покинули студию, галдели, к вящему неудовольствию официанта, хлопали друг друга по плечам. Расселись и стали пировать. Максвелл воочию видел, как напряжение отпускает ребят: сходит, как лавина снега, и разбивается под ногами. И лица светлеют, в глазах появляется мечтательность, надежда на успех. Мэррил щебетала, что она впервые пела в микрофон. И пусть это было четыре повторяющихся слова (Дориан не позволил сделать припев со смыслом, потому что голос – такой же инструмент, и нечего тянуть на себя одеяло), она была счастлива.
Максвелл тоже был счастлив. Нат и Алистер, бывалые музыканты, старались напустить на себя вид равнодушных ко всему профессионалов, но и в них проскальзывали нотки самодовольства. Больше всего Максвеллу нравилось наблюдать за Дорианом. Глаза у того сияли (и даже не от выпитого), он то и дело крутил кольца, унизывавшие пальцы, и разгоряченно говорил, что ему понравилось вопреки ожиданиям.
И не успел Максвелл порадоваться, что едва уловимая натянутость между ним и Дорианом наконец исчезла, как все было испорчено.
– Нат, – преувеличенно беззаботно позвал Дориан, – ты же уже работал с Максом.
– Было дело, – с готовностью подтвердил Нат и, потянувшись через стол, потряс Максвелла за плечи. – Мастер. Профи. Люблю тебя, мужик.
– И у него тогда еще не было принципа не спать с подопечными? – осведомился Дориан.
Разговоры смолкли. Все уставились на Дориана. Он, ничуть не смущаясь всеобщего внимания, ждал ответа и потягивал вино.
– Тебе хватит, – сказал Максвелл.
Дориан прижал бокал к подбородку.
– Я еще даже не пьян. И ты мне не папочка, чтобы командовать. Так что, Нат?
Нат посмотрел на Максвелла чуть виновато.
– Да был у него принцип… Был, – Нат вздохнул.
– Так вы переспали? – спросил Алистер, обалдев.
– Когда расторгли контракт, – спокойно ответил Максвелл.
Хотелось перевернуть стол. Хотелось что-нибудь сокрушить. Но внешне он оставался спокойным. Монах тибетский. К черту родную провинцию, лучше и вправду в Тибет. Обриться до сверкающей на солнце башки… не выслушивать наглых вопросов. Дориан словно невзначай коснулся под столом его лодыжки своею. Желание, тщательно запрятанное в самую глубь, снова всколыхнулось.
Вечер, замолкший было, словно сняли с паузы, и Алистер опять склонился к Нату, возвращаясь к прерванному разговору, Дориан долил себе вина из бутылки, а Максвелл поднес к губам стакан с виски. Лед, звякавший на дне, почти растаял. Вкуса он не чувствовал. Чувствовал жар и взгляд Дориана. Максвелл посмотрел на него искоса. Едва заметно качнул головой. Нет. Не дразни меня. Не поведусь. Знаешь, сколько таких дразнилок было? Только те, другие, думали, что нужно переспать, чтобы получить контракт, чтобы стать знаменитыми, а ты… ты-то чего хочешь? Неужели просто так, из любви к небритым мужикам, глазки строишь? И какие это глазки, невольно подумал Максвелл. За такие и полруки не жалко отдать.
Он заприметил официанта и сделал ему знак. Пора сворачиваться. Они и так засиделись.
Продолжение в комментариях...
Тема: Искусство; Медиа!АУ, Шоу-бизнес
Персонажи и пэйринги: м!Тревельян/Дориан
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс, AU
Размер: 28.000 слов
Саммари: Максвелл решил бросить работу в шоу-бизнесе и уехать домой, в провинцию. Он устал раскручивать безголосых певичек и бесталанных юнцов. Но за день до побега из мегаполиса он услышал в баре игру саксофониста и понял: будь что будет, но он покажет этого молодого человека миру. Заставит множество людей услышать его музыку — и непременно его полюбить.
Примечания: небечено; возраст персонажей отличается от канонного; мб в чем-то спойлерновозможно, градус истерики несколько завышен, но
Скачать: .doc | .pdf
читать дальше
– Не ты меня раскрутишь – так кто-нибудь другой, – спокойно сказал Дориан. Его лицо, всегда живое, стало маской, даже блеск в глазах погас, оставив лишь непроницаемую гладь. – Не считай себя уникальным.
Он развернулся, подхватил чехол с саксофоном и был таков – исчез за дверью и, как подозревал Максвелл, исчез из его жизни.
…Эта история началась осенью, когда Максвелл, потеряв последний контракт, решил, что с него довольно. Он долго сотрудничал с крупным лейблом, он долго пытался построить свою империю с нуля, но терпеть творческих людей – превыше его сил. Никакого спокойствия не хватит, чтобы каждый день двадцать четыре часа в сутки быть мишенью для истерик дарований, коими они себя считают. Он видел продукт – и он продвигал его, пускал песни в ротацию на радио, договаривался о концертах и нанимал людей для рекламы в соцсетях; что ж, он осознал свою ошибку – или ты готов иметь дело с подростковыми эмоциями и вести вчерашних детей по извилистой тропинке к славе, или ты уходишь из этого бизнеса. Потому что все взрослые, умные люди уже работают на кого-то другого. Потому что нужны свежие песни. Новые лица. Не готов откапывать их в колледжах и школах – уходи.
Он и ушел. Продал контракт с группой девочек переходного возраста своим бывшим коллегам и остался ни с чем. Сегодня истек срок аренды офиса. Официально последний день его работы менеджером. Дождь заморосил в самый неподходящий момент, сигарета потухла, а смартфон… Да, смартфон он оставил в офисе. Все уже закрыто, возвращаться поздно. Выпить. Нужно выпить. Раньше это помогало. Теперь раз на раз не приходится.
Он толкнул тяжелую дверь паба, нырнул в спертый, тяжелый от кальянного дыма воздух и на мгновение закрыл глаза. Всего одно мгновение, чтобы выбросить из головы невеселые мысли. Ему нужно отдохнуть. Нужно расслабиться. Посидеть в тепле, выпить, переждать дождь. Вернуться домой. Не на съемную квартиру, а в настоящий дом – в провинциальный Вансборо, в родительский дом. Родителей уже нет, а дом стоит. Верно отец говорил: семья всегда тебя примет, даже если ты приползешь на коленях посрамленным. Соседи, правда, будут насмехаться над его амбициями, срубленными под корень, точно топором, ну и пусть. Нервы дороже.
Максвелл снял плащ. Вешая его на плечики, он прислушался. Музыка. Конечно же, музыка. Пабы не могут функционировать в тишине. В них либо вопит телевизор, транслируя игру, либо ревут колонки. Но эта музыка – живая. Максвелл никогда не мог устоять перед нотами, всего семь, а складываются в гипнотические последовательности, вьются, как лиана, и ложатся на шею, как петля. Он всегда шел за музыкой, как одурманенный. Тело утратило вес, исчезло, испарилось, столики, понатыканные друг к другу, словно сами расступались, и он шел к центру, где звук самый полный и сочный, где смыкается над головой океан мелодии и тянет на дно. Ничего не замечая, Максвелл дошел до столика, стоявшего у самой сцены, сел за него и уставился перед собой.
Саксофонист тоже ничего не замечал. Глаза его были закрыты, пальцы касались клапанов инструмента, как кожи любовника, нет, как мышц дикого зверя – видно, что каждый мускул напряжен почти до дрожи, сосредоточение достигло максимума. Максвелл смотрел, и во рту пересохло. Саксофонист словно занимался любовью. Он то склонялся вперед, и Максвелл замечал его сведенные брови и темные ресницы, и тонкую линию черной подводки на веках, то раскручивался назад, как лента, и тогда раструб саксофона смотрел почти в потолок. Тело саксофониста было таким же гибким, как его музыка, таким же волнующим, как его яростная, страстная импровизация, и Максвелл понял: неотделимы. Они – неотделимы. Этот музыкант и его творчество. Одно целое. Как раз то, что он всегда искал.
Саксофонист подходил к кульминации, и звук нарастал, возвышался, бился под потолком. Максвелл вцепился в столешницу до побелевших пальцев, боясь моргнуть. По коже бежали мурашки, волосы на всем теле вставали дыбом. На долю секунды впечатление чуть было не испортил подошедший официант, Максвелл бросил ему:
– Все равно, – и больше не реагировал на внешние раздражители.
Осталась лишь музыка, огромный инструмент размером в человеческое тело, нервные пальцы, вплавленные в желтый металл. Саксофонист выгнулся, запрокинув лицо к потолку, и издал последнюю ноту. В оглушительной тишине Максвелл забил в ладоши до боли, чтобы хоть она вернула его обратно на землю с небесных сфер. Саксофонист опустил инструмент, открыл глаза и обвел взглядом зал. Задержавшись на Максвелле на один миг, он с легкой улыбкой склонил голову, лишь намечая поклон, но не высказывая никакой благодарности слушателям, и исчез за кулисами.
Перед Максвеллом оказался оранжевый коктейль в длинном бокале. Он поднял взгляд на официанта, и тот радостно заявил:
– «Тайное наслаждение» от нашего бармена!
– Пойдет, – смирился Максвелл. – Как зовут саксофониста?
Официант посмотрел на пустую сцену и пожал плечами.
– Где проход за кулисы? – кинул ему в спину Максвелл, но официант, лавируя между столиками, уже удалился.
Максвелл придвинул к себе бокал, принюхался, сделал пробный глоток. Приторно-сладко. Еще раз посмотрев, куда ушел официант, он стрельнул глазами в угол, где прятался охранник, и быстро вскочил на невысокую сцену. Подняв пыльную бордовую кулису, он носом уткнулся в черную дверь (краска с нее слезала, обнажая дешевое тонкое дерево) и толкнул ее. В полутьме шла вниз лестница, проход был таким узким, что стены почти давили на плечи. Максвелл быстро спустился по скрипучим и шатким ступенькам. Он оказался в каморке. Лампы тускло светили желтым у зеркала, еще одна, покачиваясь, свисала на проводе с потолка, и над самой дверью, как кровавое пятно, угрожающе горел багровый плафон.
Саксофонист был у зеркала. Прислонившись к низкому столику, он расстегивал последние пуговицы лиловой шелковой рубашки.
– Каждый раз мокрая насквозь, – пожаловался саксофонист, словно Максвелл был его другом.
– Меня зовут…
– Ты за автографом? – весело спросил саксофонист. Максвелла он не перебивал. Просто не слушал его или не желал услышать. Отлепив влажную рубашку от бронзовой груди, саксофонист стянул ее с плеч и с интересом уставился на гостя.
Максвелл, воспользовавшись паузой, представился и спросил:
– У тебя есть менеджер?
– Кто? – с насмешкой спросил саксофонист. – Такой толстый дядя с золотой цепью на бычьей шее, который берет мои деньги себе и изредка меня потрахивает? Ты про этого менеджера? Или, постой, ты хочешь оспорить авторские права?
– А что, такое уже случалось? – полюбопытствовал Максвелл.
Он уже отчасти жалел, что спустился познакомиться, потому что видел: это очередной творческий человек с полным отсутствием системы и логики в голове. От таких он и бежал. Но одновременно он впитывал все особенности речи, движения, мимику музыканта, пытался уловить из его слов что-то об опыте, машинально прикидывал, сколько можно вложить в него, чтобы показать его всему миру.
– Бывало, – хмыкнул саксофонист. Он хотел добавить что-то еще, но за спиной Максвелла раздался топот, и за плечо его сграбастала огромная потная ладонь, жар которой чувствовался даже через рубашку. – Не трогайте моего друга, – живо заявил саксофонист, – вы в своем уме? Вы сломаете ему плечо. Как он будет носить мой багаж?
Максвелл поспорил бы, кто еще кому сломает плечо, если завяжется потасовка, но благоразумно промолчал: охранник, кунари с отпиленными рогами, имел все шансы отправить его в нокаут.
– Эт… ваш друг? – усомнился охранник.
– Ну разумеется, – нетерпеливо сказал саксофонист, подошел к Максвеллу и дернул его за другое плечо. – Хватит стоять в проходе, Генри, ты действительно больше похож на ошалелого фаната, чем на моего носильщика.
Охранник отпустил Максвелла, потоптался, буркнул что-то вроде «звиняйте» и удалился. Максвелл потер плечо.
– Меня зовут Максвелл, – напомнил он.
– А мне-то какое дело? – весело сказал Дориан. Скомкав рубашку, он бросил ее в пакет. Взяв со стула черную футболку, он надел ее и посмотрел на Максвелла. – Так что? Автограф или пойдешь? Тебе стоит поблагодарить меня. Другой на моем месте сдал бы тебя охране.
– Как тебя зовут?
Максвелл мысленно махнул рукой. Домой, напомнил он себе. Рассчитаться с арендодателем и уехать в глушь.
– Дориан, – сказал саксофонист так, словно это нечто само собой разумеющееся. Золотой узор на его футболке блестел, ловя на себя весь свет. – Ты зашел погреться сюда? На афишу не смотрел? Дориан Павус.
За гонором Дориана выглядывала уязвленная гордость. Максвелл кивнул своим мыслям: да, иметь талант и продавать его в пабах, где никто тебя толком и не слушает, весьма обидно. Копится раздражение на весь мир.
– Значит, менеджера у тебя нет, – заключил Максвелл. – Могу это исправить. Скажи свой… ах, чтоб тебя… – он вспомнил, что остался без смартфона.
– Что, телефон свистнули, менеджер? – догадался Дориан. – Я бы все равно номером не поделился. Но могу взять визитку.
Максвелл едва не хлопнул себя по лбу от досады. Вытащив из заднего кармана бумажник, он извлек из него визитку, его гордость – дизайн, материал, сразу видно, что он потратил на нее целое состояние, – и протянул Дориану. Тот взял визитку. Держа ее на отлете, словно та была ядовита, он прочитал информацию.
– О, – с легким удивлением сказал Дориан, – так ты – тот самый Максвелл? Не просто менеджер Максвелл, а пиар-менеджер Максвелл, акула лейбла «Наследие», слегший с нервным срывом? Что же ты сразу не сказал? – Дориан небрежно кинул визитку себе за плечо, надел кожаную куртку с явно лишним количеством молний и взял футляр с саксофоном. – Подходи к черному входу, – скомандовал он. – Долго ждать тебя не буду.
Дориан скользнул к едва заметной в темном углу двери.
– Ты шутишь? – беспомощно спросил Максвелл, потерявшись в круговерти слов. Он полагал, что его нервный срыв, ознаменовавший конец его карьеры в «Наследии», был давно всеми забыт. Ан нет, какой-то наглец все еще помнит…
– Я похож на шутника? – поднял брови Дориан и выскользнул за дверь.
Максвелл немного постоял, все еще пытаясь понять, стоит ли ему брать плащ и идти за Дорианом, или же его и след простыл. В конце концов он вернулся в зал. За его столиком сидела парочка, оранжевый сладкий коктейль пропал. Что ж, он все равно не собирался продолжать вечер… Максвелл быстрым шагом прошел к выходу, взял плащ и, на ходу надевая его, вышел под дождь. Холодные капли падали за шиворот. Он свернул за угол, к черному входу, и с удивлением обнаружил там Дориана, спрятавшегося под козырек. Надо же. Не шутил. И вправду ждет.
Дориан посмотрел на него.
– Без зонта? Я тоже, – вздохнул он и посмотрел в серое небо. – А ты не слишком-то разговорчивый.
– Просто не хочу прерывать тебя, – пробурчал Максвелл. – Посидим где-нибудь?
– У меня электричка через час. Я здесь проездом.
Дориан замолк. Максвелл не знал, что сказать. Дождь становился все сильнее, и по лицу у него стекали капли. Наконец Дориан закатил глаза:
– Пригласи меня в гости! Раз так настойчиво предлагал свои услуги, то мог бы и здесь инициативу проявить.
– А. Да, пошли, – согласился Максвелл. – Так ты откуда? – на ходу спросил он.
– Отсюда я, из Штатов, откуда же еще. Только квартиры у меня нет в последний месяц, потому что платить нечем, вот и живу в провинции у подруги.
– У девушки? – мельком спросил Максвелл.
– Разве я так сказал? У подруги, сошлись на музыкальных интересах.
На остановке стояла толпа народа. Все места под козырьком были заняты.
– Такси, – кивком указал Дориан. – Далеко ехать? Или ты тоже на мели?
– Ты близок к истине, – буркнул Максвелл.
По щекам Дориана стекала подводка. Усы, завитые кончиками кверху, тоже стремились стечь. Губы изгибались в усмешке. Да, хорош менеджер! Максвелл дернул плечом и пошел к такси. Дориан поспешил за ним, прижимая к себе футляр с саксофоном.
В поездке они молчали. Дориан вытирал платком лицо, сокрушенно качая головой. На белой ткани остались черные пятна. Максвелл провел ладонью по физиономии, только размазав воду. Таксист меланхолично ехал в крайнем ряду, не делая попыток хоть немного ускориться.
– Ты не простудишься? – спросил Максвелл, украдкой посмотрев на Дориана.
– Трогательное беспокойство, – усмехнулся Дориан.
– Просто подумал, что пневмония для духовика нежелательна.
– Она для кого угодно нежелательна, – парировал Дориан.
Таксист прибавил громкость радио. Максвелл поморщился. Пел один из его бывших подопечных. Петь он не умел совершенно, но отчаянно рвался в артисты. Максвелл не взял бы его, не надави босс. Потом оказалось, что это был его двоюродный племянник… Бездарность. Если бы «Наследие» не подсовывало ему с завидной регулярностью людей без капли таланта, но с огромными амбициями, он бы не загремел в больницу с нервным срывом. Хорошо, что юный исполнитель хип-хопа, которому Максвелл, не выдержав, надавал пощечин, не подал на него в суд. Видимо, дарование решило, что оглашение подробностей испортит ему репутацию хулигана…
И «Наследие» оставило бы Максвелла после этого работать и дальше. «Наследие» было в нем заинтересовано до самого конца. Сам ушел. Дурак. Думал, построит империю настоящих музыкантов. Дурак…
– Не спи.
Дориан похлопал его по колену. Такси остановилось. Расплатившись, Максвелл выбрался под дождь.
В подъезде было возмутительно чисто и сухо. На шум вышла консьержка и отказалась пускать их внутрь, пока они не вытрут ноги о коврик со всем тщанием. Дориан, гремя застежками на высоких тяжелых ботинках, чем-то заслужил ее доверие, Максвелла же консьержка удерживала на коврике добрых три минуты. Наконец смилостивившись, она сказала:
– Вам привезли коробки. Проходите.
– Этого еще не хватало…
Максвелл полагал, что грузчики доставят его вещи из офиса завтра, и он спокойно выбросит весь хлам, а оставшееся переправит домой. Теперь же он пытался пробраться к двери, сдвигая коробки на соседскую половину. Дориан наблюдал за этим, как за цирковым представлением.
– Еще один нервный срыв? – веселился он. – «Империя» не построилась?
– Именно, – процедил Максвелл. Добравшись до двери, он повернул ключ в замке и протиснулся внутрь. Дориан прошествовал за ним с куда большим изяществом.
– Мило, – тут же оценил он. – Сам дизайн разрабатывал?
– Это хозяин наворотил. Никто ее снимать не хотел.
Максвелл повесил плащ на крючок, стремящийся к фаллической форме, прошел черно-красный коридор и выдохнул: хоть зал ничем не отличается от нормальных человеческих жилищ, не то что филиал ада у самой двери. Видимо, специально сделано для отпугивания незваных гостей со слабыми нервами. Дориан потрогал кроваво-красную лепнину на стенах прихожей и хмыкнул. Проведя рукой по волосам и поставив их торчком, он сказал:
– Мы можем обсудить наше сотрудничество за ужином. Только для начала вынужден просить у тебя одежду. Сухую.
Максвелл отодвинул дверцы шкафа настолько черного, что того гляди засосет, как черная дыра, и вытащил для Дориана спортивные штаны и футболку. Дориан явно постарался не скривить губы, но выглядело это так, словно у него все лицо свело судорогой. Максвелл посматривал на него украдкой, как на актера. Изучал. Старался как можно скорее просчитать. Сопоставить все движения и мимику с действиями и мыслями. Он поймал себя на том, что слишком долго стоит перед шкафом, и был вынужден оторвать взгляд от Дориана и пройти вперед.
Дориан оглядывал его жилище со смесью любопытства и снисхождения, словно сожалел о вычурной прихожей, приведшей в такую банальную комнату.
– Голоден? – спросил Максвелл.
Дориан с готовностью кивнул. Полное отсутствие стеснения и абсолютная уверенность в собственной уникальности Максвелла отчасти подкупала. Подкупала его как потенциального слушателя, он ставил себя на место фаната и оценивал Дориана, как кумира. Да, такая фигура подходит для объекта массового поклонения. Что он будет собирать? Стадионы? Концертные залы филармонии? Время покажет. Может быть, он способен привязать к себе кого угодно. К тому же он красив, а это немаловажно, когда речь идет о публичной персоне.
– Так чем ты меня угостишь? – Дориан помахал рукой перед лицом Максвелла. – Игра отнимает много энергии, знаешь ли. Где ванная?
Максвелл указал направление.
Он никогда не был гурманом, но жизнь научила его сносно разогревать заказную еду. С этим он справлялся великолепно. Поэтому, когда Дориан, свежий, со смытой с лица краской, сел за стол, брови его взметнулись вверх в приятном удивлении.
– Ты еще и кулинар? – восхитился он, заглядывая в тарелку.
– Почти, – туманно ответил Максвелл, решив не раскрывать все карты сразу.
Он привык обсуждать за обедом и ужином деловые моменты, но Дориан, наслаждаясь каждым кусочком пищи, старательно игнорировал его вопросы об образовании и планах на будущее. Максвелл поставил рядом со стаканами сока два бокала, издающие при соприкосновении звенящий, музыкальный звук, и наполнил их красным вином.
– Так-то лучше, – одобрил Дориан, – это развяжет мне язык. Теперь спрашивай.
Максвелл собрался и забыл про еду. Спустя короткое время ему стало известно, что Дориану девятнадцать, что дает ему право подписывать почти какие угодно контракты, но осложняет работу Максвеллу, потому что ему снова придется связаться с едва вылупившимся дарованием. За плечами у Дориана было шесть лет музыкальной школы с весьма скромным дипломом (Максвелл подозревал, что виной тому норовистый характер, а не отсутствие способностей) и годы практики наедине с собой.
– А из дома меня выгнали, – закончил Дориан, – точнее, я сам ушел, потому что отец счел мое занятие недостойным его фамилии. Фамилию я себе оставил, чтобы он зубами скрежетал от ненависти, когда я ее прославлю музыкой.
Максвелл кивнул. Значит, в расходы следует включить арендную плату за съем жилья. Квартира должна быть со звукоизолирующими стенами, чтобы Дориан мог репетировать в любое время суток. Кредит? Да, кредит ему дадут, у него еще не было задолженностей, хотя для того, чтобы погасить последний, он продал машину. Можно взять небольшую сумму и записать пару-тройку песен, выпускать их с периодичностью раз в два месяца, и обязательно должен быть приставучий мотив… Сэра поставит их в ротацию на своем пиратском радио бесплатно, ну разве что за ящик пива, а Барда можно попросить написать куплетик-другой в счет будущих услуг… Максвелл погрузился в раздумья, едва замечая, как Дориан, подливая себе в бокал вина, вещает о трудностях, подстерегающих уличного музыканта на каждом шагу.
Максвелл встрепенулся.
– Уличного? Ты играешь в пабах.
– Когда мне везет, я играю в пабах, – уточнил Дориан. – А так стою в сквере каждый день с шляпой.
Максвелл моргнул.
– С завтрашнего дня ты это прекращаешь. Я арендую тебе площадку для репетиций, к исходу второго месяца устрою концерт… сколько тебе заплатили? – Не дождавшись ответа, который ему и так был известен, Максвелл пообещал: – За организованный мною концерт ты получишь гонорар. Небольшой, но это только начало. Есть наработки? Кроме того, что ты исполнял? Аранжировки классики? Свое? Пробовал с певцами работать?
– Притормози, – усмехнулся Дориан. – Я еще не решил, доверять ли тебе.
Ты пришел ко мне домой и пьешь мое вино, но все еще не доверяешь, подумал Максвелл. А скорее, лукавишь и набиваешь себе цену. Ладно. Он талантлив. Максвелл кивнул, уважая право Дориана на раздумья.
Он постелил Дориану на диване. Тот заснул быстро — то ли от усталости после выступления, то ли вино сделало свое дело; а скорее, роль сыграли оба фактору. Максвелл остался на кухне и закурил. Было темно, и в окне отражался тлеющий кончик его сигареты. Дым поплыл под потолок. Максвелл закрыл дверь в комнату, чтобы не тревожить спящего запахом дыма, и опять сел напротив окна.
Вместе с ночью пришли и сомнения. Что, если Дориан упорхнет, как только в него будут вложены деньги? Что, если они не сработаются? Что, если… если… если… Варианты крутились в голове, и каждый следующий был хуже предыдущего. Максвелл тоскливо спросил себя: от чего бежишь? От риска? От неудачи? От себя?
Ведь его последний проект не был насквозь провальным. Он бы вытащил девчат и отбил все вложенное в них. Но он разорвал контракт, выплатив им больше причитающегося, и почти сбежал в деревню. Почему?
Потому что.
Потому что не хочет снова потерять кусок памяти, а потом лежать в отделении с другими нервными. Он ведь не вспомнил ничего, кроме пощечины, которую дал своему подопечному. Ему говорили, что он кричал страшные вещи, и даже бросил стул в окно. Хорошо хоть никого из прохожих не убил… А он не помнит. Словно кто-то слизнул с ленты памяти все. Очнулся только в психоневрологическом диспансере, когда ему сделали укол. Больно было так, словно ножом в бедро ткнули и еще внутри покрутили. Хорошо, что его угомонили лекарством, прежде чем он убил кого-то. Нервный срыв. Они сказали, что это просто нервный срыв, а для него это — провал в памяти, помутнение, бешенство. Неистовство. Стыд. Чувствовал, что и этих девчонок ударит, если они и дальше будут качать права, и отпустил их, потому что боялся. Вот и все.
И в этот же день ввязываться в новый контракт? Разве что-то будет по-другому? Он отдаст Дориана «Наследию», когда почувствует, что очередной омут близко, и память постепенно уступает место первобытной ярости.
Максвелл очнулся, только когда в пачке закончились сигареты. Опять почти половину выкурил за раз. Немного меньше. Но все равно много. Надо бросать. Уезжать домой и бросать. Он вздохнул, придвинул к себе ноутбук и открыл стандартный текст договора, чтобы подкорректировать условия. Далеко не такие скрупулезно прописанные правила и суммы, как в «Наследии». И даже не так, как в «Империи». «Империи» больше нет, напомнил себе Максвелл, сегодня закрылась последняя ее страница, неделю назад он рассчитался со всеми коллегами и отпустил своих сладкоголосых птичек. Все. Есть только он. Он один. Снова один. Он закрыл глаза, вновь спрашивая себя, стоит ли оно того. Все еще можно оставить записку, отдать ключи консьержке и исчезнуть.
Нет. Поздно уже. Слишком спать хочется.
*
Будильник разразился непривычно объемным звуком. Даже, пожалуй, приятным, насколько приятным может быть будильник… Максвелл, не открывая глаз, наощупь поискал смартфон. Не нашел. Верно, он же его оставил в офисе, ему не нужно сегодня никуда спозаранку бежать. Но тогда… Он вспомнил. Сел рывком, провел ладонью по коротким волосам и вдруг подумал: Дориан – такой же жгучий брюнет. Только теплый. Как огонь. С бронзовой кожей. Что он забыл в Миннеаполисе? Ему бы на юг Флориды… Максвелл по сравнению с ним снежно-белый. Спальню снова огласил долгий звук. Дориан еще не играл. Просто тянул одну за другой ноты, разогревая инструмент.
Еще немного подождав, Максвелл выбрался из спальни. Было восемь утра.
Дориан стоял спиной к окну, глаза вновь закрыты, полная сосредоточенность, пальцы – как поршни, движения четкие, уверенные, чуткие. Он стал играть, и это был отголосок вчерашней мелодии, но уже с новыми тактами, новыми пиками. Максвелл тихо, чтобы не помешать, прошел к дивану и сел. Так удобнее было смотреть. Дориан был прямо перед ним, до пояса обнаженный, увлеченный игрой так, что слился с саксофоном в единое целое. Они звучали вдвоем. Максвелл чувствовал это каждой клеточкой тела. Видел одну мелодию, один мощный поток звука. Дориан с каждой минутой расходился все больше, и звук становился громче, полнее. По шее его скатилась капля пота. Грудь едва заметно покраснела.
Его хотелось запечатлеть навечно – полуголого, страстного, отдавшегося стихии. Запечатлеть и спрятать, чтобы окунаться в него в самый черный час, – потому что это не просто музыка, это исцеляющая симфония, запечатлеть и растиражировать на весь мир – потому что ни у кого, даже у самого Дориана, нет права скрывать своей талант от людей. К черту все. Будь что будет. Максвелл все сделает, чтобы этого молодого мужчину полюбил каждый человек земного шара.
Дориан оборвал мелодию резко, как разговор на полуслове. Опустив саксофон, он посмотрел на замершего Максвелла.
– Я прочитал договор, – с вызовом сказал Дориан.
– И? – хрипло спросил Максвелл, все еще не придя в себя после концерта для одного зрителя.
– Распечатай. Я покажу его кое-каким людям. Узнаю, где ты меня хочешь обмануть.
– Я не хочу тебя обмануть.
Нет, никогда, ни за что на свете. Тебя обманывать нельзя. Ты не из тех, на ком наживаются. А я – не тот, кто покупает, перепродает и лжет в глаза. Все это Максвелл прокрутил в голове, но так и не произнес. Дориан смотрел на него испытующе, словно ожидал, что Максвелл, сломавшись, признается, в каких пунктах оставил двусмысленности, чтобы обернуть их в переломный момент в свою сторону.
– Тогда тебе нечего бояться. Распечатай. Завтра дам тебе ответ. Как насчет завтрака? – резко сменил Дориан тему и перешел на будничный тон. – Я всегда завтракаю плотно. Обед, ужин – это все можно и пропустить, но без завтрака у меня желудок к спине прилипает и легкие сдуваются, играть не могу.
Пока Дориан болтал, Максвелл вышел из коматозного состояния, вызванного музыкой. Он невпопад улыбнулся. Мальчишка.
– Издеваешься? – оскорбился Дориан.
– Что? Тебе послышалось, – заверил Максвелл. Ему показалось, что он произнес это слово про себя. А он закостенел. Он разумом постарел очень быстро, раз Дориан кажется ему юнцом. Он всего-то на десять лет младше. Максвелл в его возрасте уже пять лет как сбежал из штата Мэн и жил самостоятельно.
К завтраку Дориан был так же внимателен, как и к ужину накануне; он ел, не говоря ни слова. Максвелл с удовольствием заварил для него зеленый чай в тяжелом чугунном чайнике.
Когда с едой было покончено, и Дориан поспешно засобирался, чтобы успеть на автобус, Максвелл спросил его:
– Ты так и не сказал, где именно живешь.
– В безлюдной дыре. Вансборо.
– Вансборо? – поразился Максвелл. – Я тоже оттуда родом.
Дориан скривился, надевая куртку.
– Я в этом мертвом краю пребываю временно и вынужденно. А родом, – он выделил слово особенно презрительной интонацией, – я с Гавайских островов. Ладно, до встречи…
– Стой, – Максвелл поймал его за локоть – так естественно, так легко – и тут же отпустил, покраснев. – Ты не оставил номера.
– У меня же есть твоя визитка.
– Ты ее выкинул, – напомнил Максвелл.
– А, точно, – легкомысленно заявил Дориан. – Бар «На рогах» знаешь? Завтра в шесть тебя буду ждать там. Пойдет?
Он на удивление проворно надел свои огромные тяжелые сапоги со звякающими застежками, выпрямился, улыбнулся Максвеллу и выпорхнул. Вернее, он бы выпорхнул, не окажись за дверью склад коробок; Дориан распахнул ее, и коробки с грохотом повалились на лестничную площадку.
– Ой, как неловко вышло, – без малейшего раскаяния сказал Дориан.
На этот раз он упорхнул. Перепрыгнул через несколько коробок и сбежал вниз по лестнице.
Максвелл даже не злился. Смотрел ему вслед и улыбался. Но радость быстро исчезла. Он схватил Дориана за локоть точно дикарь. А следом он может разозлиться и ударить его. И на этот раз его точно кинут в психушку, а не в отделение для нервных, но в целом адекватных.
Видимо, тоскливо подумал он, мысль о госпитализации его уже никогда не отпустит. Достаточно один раз потерять себя в прорвавшихся эмоциях, отпустить рассудочную деятельность – и все, хоть крест ставь. И тут же: нет, он не для того боролся за место под солнцем, не для того убивался в «Наследии» в погоне за этим трижды клятым неоценимым опытом, чтобы отказываться от невероятно перспективного музыканта. Он вытащит его на первое место в чартах, чего бы это ни стоило нервам…
Бар «На рогах» стоял на самой окраине Миннеаполиса. Он втиснулся между двумя многоэтажками, сверху его придавливали офисные помещения со стеклами, прикрытыми желтоватыми жалюзи, но от вывески бара вверх торчали металлические рога и дерзко подпирали чистенькие, унылые окна офисов. Максвелл зашел внутрь, машинально проверив, на месте ли часы и достаточно ли глубоко в карман засунут бумажник. Контингент бара оправдал его ожидания: сброд. Все вперемешку, все в дешевой одежде, стаканы с пивом – пластиковые. Максвелл обвел душный зал взглядом. В нише, где у столика располагался диван, один из трех в этом баре, сидел Дориан и беседовал с косситом.
Максвелл направился к нему, стараясь не высказать удивления. Он уже отвык видеть рогатых среди людей. Они, как и гномы с эльфами, исчезали, перебирались в малонаселенные края. Пытались не потерять себя среди людей, давивших численным превосходством. Изредка подрабатывали охранниками, но у всех них были отпилены рога. У этого же они были на месте. По размеру почти такие же, как на вывеске. Только настоящие, а не металлические.
– Дориан? – позвал Максвелл, остановившись у их столика.
Дориан поднял на него взгляд. Коссит тоже посмотрел на него, но лишь один его зрачок скользнул вверх. Второй остался на месте. Тогда Максвелл понял, что один глаз у коссита искусственный. При плохом освещении его можно было принять за настоящий, но сейчас, на близком расстоянии, разглядел дешевый мутноватый пластик, почти лишенный блеска.
– На десять минут раньше, – восхитился Дориан. – Настоящий деловой человек. Садись. Это Бычок, – кивком указал он на коссита. – Я ему как раз рассказывал о тебе.
Максвелл опустился на продавленный стул. Коссит вызывал у него смутные опасения. Крупный, с изрезанным шрамами лицом. Одет в костюм, который ему велик. Неожиданно коссит широко улыбнулся и протянул ему через стол руку. Максвелл пожал ее.
– Добро пожаловать к Быку на рога, – добродушно сказал коссит. – Нравится?
Максвелл вежливо ответил:
– Аутентично. Вы…
– Владелец, – с удовлетворением сказал Бык, угадав вопрос. Максвелла подмывало спросить, есть ли у него имя, или он довольствуется прозвищем, но он только навесил на лицо дружелюбное выражение.
– Сыграешь нам, мой мальчик? – обратился Бык к Дориану.
– Конечно, чтобы я старался, а вы все прослушали за разговором, – фыркнул Дориан. – Схожу в заведение, солью излишек пива. Дрянное оно, Бычок, я тебе уже в который раз говорю – смени поставщика.
– Но ты же пьешь, – усмехнулся Бык, наблюдая, как Дориан выбирается из-за стола. Что-то в его взгляде неприятно задело Максвелла и оставило в груди ощущение, как от кулака.
– Исключительно потому, что не могу отказаться, когда мне предлагают выпить, – парировал Дориан. Похлопав по плечу Максвелла, он доверительно сказал: – Несмотря на его устрашающий вид, он безобиден, как новорожденный котенок.
Бык проводил Дориана глазами. Максвелл невольно обернулся, чтобы тоже посмотреть, и в тот же миг себя укорил. Ведь от него только этого и дожидались. И последовавший за этим вопрос Быка лишь подтвердил его предположения.
– Теперь ты будешь выполнять роль его папика?
– А что, кто-то уже пытался? – неприязненно спросил Максвелл.
Бык усмехнулся.
– Ты не думай, я не укоряю. И ничего такого не думаю. Ты составил толковый договор. Но ты ведь мой ровесник? Сколько тебе, к сорока?
– Настолько плохо выгляжу? Тридцать. Что, Дориан соврал, и ему нет и шестнадцати? – Максвелл напустил на себя равнодушный вид.
– Вижу неважнецки, – Бык постучал пальцем себе по виску со стороны искусственного глаза. – Не ерничай. Просто странно это все выглядит. Два дня назад он никому не нужен был, и вдруг появляешься ты и обещаешь гонорар, который ему и не снился. И он соглашается.
– Он еще не согласился.
– Согласился, просто тебе об этом не сказал. Я к чему это веду, – Бык посмотрел Максвеллу через плечо. Видимо, заметил Дориана. О скверном зрении он явно врал. Здоровый глаз у него прекрасно видел, как у кошки в темноте. – Если ты его обманешь, если ты его обидишь – найду тебя и под землю закопаю.
– Понял, – ровно ответил Максвелл, хотя хотелось засветить Быку в чересчур пытливый глаз. – Зря беспокоитесь.
Дориан, вернувшись, оперся о плечо Максвелла и склонился к столу.
– Так что, всем выпивка за счет заведения?
Его повело в сторону, но он удержал равновесие. Лишь тогда Максвелл понял, насколько Дориан пьян.
– У меня есть предложение получше, – быстро сказал Максвелл. – Я покажу тебе квартиру, которую подсмотрел. Неподалеку от студии. Рядом с метро.
– Ха!.. Ладно, – царственно согласился Дориан, – веди на экскурсию. Бычок! – спохватился он. – Договор!
Бык, посмотрев на него со странной, диковатой нежностью, вытащил из-за пазухи скрученные в трубочку листы. Дориан взял их у него и ткнул ими Максвеллу в грудь.
– Все подписано! Сделай меня знаменитым.
– Да уж, ты постарайся, – заметил Бык. – До скорого, Дориан. Пока, – кинул он Максвеллу.
Холодный ветер, гулявший между домов, освежал. Дориан разглагольствовал на тему паршивого алкоголя, по вкусу как ослиная моча, и жаловался, что все равно после второго глотка этого уже не замечаешь, а только пьешь, пьешь… Максвелл, незаметно направляя его легкими прикосновениями к плечам и спине, лавировал между прохожими. Когда они спустились в метро, Дориан замолк, приняв серьезный вид. Сейчас, с блестящими от выпитого глазами, растрепанными волосами он выглядел еще моложе. Максвелл затащил его в вагон, поставил в угол и закрыл собой, чтобы никто не толкнул локтем. Стал сам себе смешон: надо же, как заботливо… и совершенно машинально.
Под стук колес Максвелл наклонился к Дориану ближе и сказал:
– Он называл тебя мальчиком.
– Он заслужил право на эту маленькую слабость, – заверил его Дориан.
Сложив все слагаемые, Максвелл удивился:
– Вы спали с ним?
– А что? – с неожиданной агрессией спросил Дориан. – Ты имеешь что-то против?
– Нет, конечно же. Просто… он же огромный.
Дориан пару секунд смотрел на него, а потом коротко, громко рассмеялся. Почти прижавшись губами к уху Максвелла, он сказал:
– Если тебя это так интересует, я был сверху.
Отстранившись, он опять засмеялся – счастливо, словно ребенок, совершивший шалость. Смех он оборвал так же резко, как обрывал свои мелодии на саксофоне. Посерьезнев, Дориан сказал:
– Знаешь, кто ему глаз выбил? Люди моего отца. Они же и лицо порезали. Не поделили деньги. Бычок решил, что ему проще уйти, чем продолжать борьбу. И правильно. У отца все схвачено. Меня он тоже крепко держал. Но с Бычком я смог исчезнуть с острова. И нет, переспал я с ним значительно позже. Теперь доволен?
– Я же ничего не спросил, – беспомощно сказал Максвелл, хотя Дориан был прав: он доволен. Доволен, что узнал столько подробностей про своего нового подопечного. Нужно будет иметь в виду, что и к нему, Максвеллу, может прийти кто-нибудь и выбить глаз, если папаше Дориана не понравится, что делают с его сыном.
– У тебя все на лице написано, – обвинил Дориан.
На пьяного он уже не походил. Словно весь алкоголь выветрился из него вместе с двумя вспышками смеха.
– Наша станция, – сказал Максвелл.
Расталкивая людей, он пробрался к дверям. Дориан встал за ним, положил руку на поручень – будто случайно ровно на ладонь Максвелла.
– Ой, я опять сделал что-то неловкое, – томно сказал Дориан и спустил руку ниже, больше не касаясь Максвелла.
Впервые в жизни Максвелл пожалел, что не отпустил волосы ниже плеч. Тогда бы они скрыли его пылающие уши.
Дориан ведь играет с ним! Испытывает! Делает пробу на гомофобию, если Максвелл все правильно понял. Что ж, тут ему бояться совершенно нечего… Двери разъехались в стороны. Толпа подхватила их, со всех сторон сыпались слова случайно подслушанных разговоров, запахи женских духов, мелькали плащики, били по ногам мокрые зонты. Максвелл оглянулся на Дориана всего два раза, что они пробирались к эскалатору; Дориан следовал за ним, как приклеенный, абсолютно спокойный. Выбравшись на поверхность, Максвелл мельком спросил:
– Любишь толпы?
– Обожаю. Соберешь мне такую толпу на концерт?
– Обязательно.
Дориан засиял.
Стемнело, но фонари горели ровным желтым светом. Начал накрапывать дождь.
– Холодно, – пожаловался Дориан.
– После Гавайев везде холодно? – подначил Максвелл. – Мы пришли уже. Заходи.
Он отворил дверь, пропуская первым Дориана. На третий этаж они поднялись пешком.
– Ты ее уже снял?
– Нет, – покачал головой Максвелл, отпирая замок. – Ее сдает один мой приятель. Он доверяет мне, поэтому разрешил посмотреть все без его присутствия.
– Экономишь, – шутливо укорил Дориан.
– Если бы, – вздохнул Максвелл, – он с меня больше, чем с чужих людей, требует.
Дориан включил по всей квартире свет. Просторный зал его удовлетворил, белая мебель вызвала легкое недоумение, но он признал, что выглядит достаточно стильно. Ванна, громадина на уродливых позолоченных ножках, напоминающих кривые львиные лапы, привела его в восторг.
– Ты можешь репетировать хоть ночью, – сказал Максвелл, проходя с Дорианом на кухню, – полная звукоизоляция.
– Зачем мне репетировать ночью? – удивился Дориан. – По ночам люди спят. Занимаются любовью. Репетировать лучше утром, на свежую голову.
– Когда ты пишешь музыку? Тоже утром?
– В процессе игры и пишу, – хмыкнул Дориан. Прислонившись к подоконнику, он посмотрел на Максвелла. – Ты же не думаешь, что я с нотной тетрадкой сижу дождливыми вечерами? Все здесь, – он взмахнул рукой, – в этой очаровательной головке. Все, что я придумал за жизнь. С самого детства.
Он откровенно хвастался, но ему это шло.
Дело спорилось; все технические детали были улажены, и уже через неделю Дориан въехал в новую квартиру. Это означало, что двухчасовые беседы по скайпу можно оставить в прошлом и разговаривать с глазу на глаз каждый день.
А поговорить было о чем. Когда Дориан заявил, что все его песни у него в голове, он не шутил. Максвелла это поставило в тупик. Если нет четкого материала, то как можно пускать музыку в ротацию? Как записывать ее в студии? Максвелл поначалу пытался говорить мягко, но либо Дориан его не понимал, либо, что более вероятно, все понимал и разыгрывал дурачка. Это понемногу выводило из себя, но их разделяли километры, и Максвелл успевал выдохнуть, прежде чем начать кричать.
Еще одну две недели они потратили на прослушивание музыкантов. Дориан смотрел на всех претендентов с откровенно скучающим видом, а пару раз и вовсе молча вышел из помещения. Барабанщик, игравший в это время на пределе своих возможностей, остановился, выматерился и, обвинив Максвелла в чрезмерной любви к наглецам, тоже ушел. Максвелл остался сидеть в белом кожаном кресле, глупо смотревшимся в не самой богатой репетиционной точке. Он думал. Считал. Барабанщик – шестой по счету. Гитаристов было три. А он еще планировал разыскать скрипачку или альтистку, чтобы внесла женскую энергетику. И заодно напевала что-нибудь, чтобы музыку Дориана было проще запомнить. Пока что выходило, что Дориан хочет владеть сценой единолично.
Максвелл, повысив голос, позвал его. Дориан вошел в комнату быстро – видимо, стоял под дверью и ждал оклика.
– Садись, – Максвелл указал ему на стул.
– Постою, – ответил Дориан и скрестил руки на груди.
– Это был хороший парень, – Максвелл ткнул пальцем себе за спину. – Лучший из всех. Чем он тебе не понравился?
– Всем, – вспылил Дориан. – Ты хоть слышал, как он колотит по своим тарелкам? Думаешь, он знает, что такое саксофон? Он представляет себе класс духовых инструментов? Моя музыка, – Дориан ударил кулаком себе напротив сердца, – идет отсюда. Ее не будет слышно, если лохматый орангутанг будет бить в литавры. Гитара – еще куда ни шло, так и быть, последнему басисту можно перезвонить, но…
– Последний басист сказал, чтобы я забыл его номер телефона, – перебил Максвелл. – Ты вывел его из себя.
– О, я такой несносный, – ядовито заявил Дориан. – Но – вот проблема! Без меня твой грандиозный проект не сработает.
– А без меня ты раскрутишься? Ты уже понял, как работает этот бизнес? – вопросил Максвелл.
Дориан осекся.
Прием, конечно, был грязный. Некрасиво так говорить. Но юные дарования нужно иногда ставить на место. Странно, но Максвелл сейчас не чувствовал гнева, ни толики ярости не полыхало в его уставшей голове. Дориан стоял напротив него, гордый и неприступный, но с едва уловимым замешательством в глазах.
– Я тебе объяснял, – размеренно заговорил Максвелл, – пабы и бары – не твой уровень. Твой уровень – концертный зал. Но пока что люди не готовы прийти ради одного саксофона. Инструментальная музыка далеко не так популярна, как хип-хоп…
– Отрыжка индустрии.
– Поэтому нужны люди, которые дополняли бы твои мелодии. Понимаешь?
Максвелл видел, что Дориан все понимает. И что он близок, чтобы наступить своим амбициям на горло.
– Ладно, – нехотя бросил Дориан. – Ясно. Будь по-твоему. У меня есть знакомая, которая играет на терменвоксе. Как ты смотришь на терменвокс?
– Петь она умеет? – поинтересовался Максвелл.
Дориан оттаивал. Он обнажил зубы в улыбке.
– Чего-то подвывает. Я обычно не слушаю.
– Зови на прослушивание.
После появления в команде приятельницы Дориана все пошло на лад. Эльфийка была не от мира сего, но ее манипуляции с терменвоксом завораживали. Дориан тут же подстроился под инопланетные звуки. Похоже, они не в первый раз уже играли вместе. Максвелл слушал, как ловко плетут Мэррил с Дорианом сеть из блуждающих огней нот, и впервые всерьез верил: все получится. Зал филармонии на тысячу человек. Он будет полон.
К исходу второго месяца сотрудничества команда была собрана. Басист, поначалу обидевшийся на них, все же вернулся – исключительно потому, что Максвелла он всегда за что-то уважал. Он спелся с Дорианом и явно растрепал лишнего, потому что Дориан то и дело подначивал Максвелла, спрашивая, насколько же близкие у него отношения были с Натом и почему они остались в прошлом. Последним к ним пришел играть на ударных Алистер, достаточно беззаботный и равнодушный, чтобы сносить звездность Дориана.
То, что Дориан уже ведет себя как звезда, никого не удивляло. К счастью, никого это и не коробило.
Максвелл с удивлением обнаружил, что времени у него стало больше, равно как и жажды к жизни; все шло так хорошо, что он перестал бояться срыва. Проводя уже которое утро в спортзале с Дорианом – час тренировок для них был отличным способом помириться, если возникали разногласия, – Максвелл исподтишка завел разговор, страхуя Дориана:
– У вас есть демки? Нат раньше всегда записывал черновики на диктофон.
Дориан, отжав от груди штангу, фыркнул. Говорить ему было не с руки. Максвелл этим пользовался.
– Ребята ждут, когда ты предоставишь им материал для работы. Импровизации – это прекрасно. Но им нужно писать партитуры. Все ждут только тебя.
Добавлять, что первая запись в студии через полторы недели, Максвелл не стал. Он это повторял и так постоянно.
Дориан, вернув штангу на крепления, сел, развернулся к Максвеллу и раздраженно произнес:
– Я, кажется, уже говорил, что не имею никакого желания сидеть и выписывать все ноты одну за другой. Ты хоть представляешь, какая это скрупулезная работа? Пусть пишут партитуры, как им хочется, я подстроюсь. А еще лучше – играют по памяти, точно так же, как я.
– Дориан…
Не дослушав, Дориан встал и пошел на беговую дорожку. Максвелл занял соседнюю.
– И кстати… – между выдохами бросил Дориан. – Пусть Ал… – он рвано вдохнул, – свою установку заберет, надоел.
Максвелл хотел заметить, что Алистер просто старается и готов двадцать четыре часа в сутки репетировать, лишь бы идеально попасть в любую импровизацию Дориана, и он бы с удовольствием забрал свои барабаны, предоставь Дориан ему лист с нотами… Но дыхание сбилось, и Максвелл сосредоточился на беге.
Он с упорством барана возобновил разговор на следующий день. Приехал специально к Дориану, подгадав время, когда тот уже совершил свой утренний ритуал – полчаса импровизации – и перешел к кофе.
– И мне завари, – с деланой жизнерадостностью сказал Максвелл.
Садиться он не стал. Дориан смотрел на него исподлобья. В догадливости ему отказать нельзя было. Прислонившись задом к тумбе, внутри которой крылась посудомоечная машина, Максвелл вкрадчиво сказал:
– У тебя есть два дня, чтобы предоставить партитуры. Нужна помощь – скажи. Но тебе придется диктовать их. Править, если найдешь человека, который запишет ноты под твою игру. Тебе все ясно?
Дориан с грохотом поставил чашку на стол. Максвелл тоже отставил кофе подальше.
– Небеса огненные, от того, что ты повторишь это в тысячный раз, я не смогу ничего сделать! – прошипел Дориан и, тут же встав, вскинул руки, почти закричав: – Как ты не поймешь? Я не знаю этих нот! Пальцы – знают, уши – знают, я – не знаю! Не запишу я их! Я импровизатор, а не композитор!
– Нет, ты запишешь! – рявкнул Максвелл. – Садись и играй мелодию хоть сотню раз, но запиши!
– Зачем я связался с тобой?!
Дориан стиснул зубы.
– Затем, что ты всегда хотел быть звездой! Только для этого работать надо! – заорал Максвелл. Его голос отскочил от потолка и обрушился на него, как водопад – оглушающе, дико.
Но стыда больше не было. Был только гнев, абсолютный, неуправляемый. Он долго пытался по-хорошему. Он умеет и по-плохому. Если придется заставить…
Дориан приблизился к нему на шаг и негромко сказал:
– Успокойся.
– Нет, я не успокоюсь! – прорычал Максвелл. Пальцы сами собой сжались в кулаки. Застучало сердце, последний колокольчик в реве турбин, последнее напоминание – остановись, сорвешься, пожалеешь, остановись. И тут же – выскажи ему все, что думаешь, выскажи, ты долго терпел, давай же!
– У тебя жилка бьется на виске. Тебя удар хватит. Выдыхай. Ну же, Макс, выдыхай. Ты как тряпка для быка красный.
– Ах, я тряпка?
Да, тряпка, раз так долго медлил и стелился под малолетнего выскочку!
Дориан подошел к нему еще на шаг ближе. В глазах – озабоченность, словно и впрямь волнуется, а не пользуется своим очарованием, чтобы вновь оставить ни с чем.
– Я этого не говорил, – медленно, почти по слогам сказал Дориан. Он поднял руки, словно хотел взять лицо Максвелла в ладони, но не дотронулся до него. – Тише. Слушай меня. Слушай голос. Выдохни, выдохни.
Максвелл выдохнул, но лучше не стало. Его била дрожь от ярости.
– Расслабься.
– Я расслаблюсь, когда ты будешь делать, что я говорю! – проорал Максвелл.
Дориан дернул уголком губ, но не отстранился ни на долю дюйма. Он неожиданно тепло улыбнулся.
– Я же вижу, ты уже почти не злишься…
Я не злюсь? Я? – хотел спросить Максвелл. Но подавился словами. Увидел Дориана, как в первый раз. Губы. Глаза. Уверенность. И почувствовал наконец его ладони на своих щеках, его прохладные ладони на своем обжигающе-горячем, как сковорода, лице.
Он положил ладонь Дориану на загривок, притянул к себе и поцеловал.
Зло, жестко. Стукнувшись зубами и тут же запустив язык ему в рот. Дориан от его пылающего жара плавился, как воск, и стекал в руки, стекал на грудь, его тело прижалось так близко, что душило. Запоздало пришло понимание: нет, это не Дориан душит, это ты, старый дурак, забыл вдохнуть. Максвелл разорвал, рассек поцелуй и жадно втянул воздух. Губы Дориана блестели от слюны, выглядели яркими от грубых укусов. Злость испарилась.
Нет, не испарилась. Трансформировалась. Стала тем, от чего бежать следует.
Максвелл похолодел так резко, что в глазах потемнело. Что он…
– Буду теперь знать, как тебя успокоить, – промурлыкал Дориан и провел указательным пальцем по груди Максвелла.
Зрение все еще не вернулось до конца. Максвелл вслепую отстранил руку Дориана.
– Не надо.
Свой голос он не узнал. Глухой, высохший… испуганный.
– Я прошу прощения. Нет, пусти. Дориан. Не надо. Не надо! – повысил голос Максвелл и схватил его за запястья. Дориан, до того распускавший руки, приподнял брови.
И что там, в этих оливковых глазах? Удивление? Обида? Презрение и насмешка. Должно быть, они.
– Почему же? – вызывающе спросил Дориан. – Тебе понравилось. Мне понравилось. В чем проблема? Неужели ты не спишь с подопечными? Какие высокие моральные принципы…
– Да, – рубанул Максвелл. – Я не сплю с подопечными. У меня принципы.
Это все усложнит, подумал он. Это всегда все портит. А ты… к тебе это вспыхнуло внезапно, как будто молнией ударило и раскололо. Я даже обдумать это не успел.
Он в последний раз взглянул на Дориана – лицо темное, глаза мрачные – и ушел.
Желание засело иглой, ныло и нарывало. Остаток дня Максвелл толком не запомнил. Шатался по людным местам, встретил пару знакомых в торговом центре, навешал им лапши на уши про то, что уезжает в Тибет. Что поразительно – ему поверили. К вечеру он вернулся домой. Проверил сообщения – от Дориана ни одного. Даже дежурной жалобы, что все приходят к нему явно не репетировать, а развлекаться и пить. Не то чтобы ему это не нравилось.
Максвелл не пытался проанализировать свои действия. Их подоплека, их предыстория вспыхнула ясно. Никаких засвеченных пленок. Предельная четкость. Да, ему было приятно находиться в компании Дориана. И прикосновения, случайные или нарочитые, ему тоже нравились. Просто он не думал о них. Голова была другим занята. Работой. Всегда есть работа и личное, и они стоят порознь, разделенные бетонной стеной до небес. И он предпочитал не замечать, что не может злиться на причуды Дориана. Предпочитал игнорировать тот факт, что откровенно наслаждается созерцанием Дориана и во время игры, и во время прогулки, и особенно в спортзале, где мокрая от пота белая майка липнет к его груди. Он же не дурак. Он не отрицает, что Дориан чрезвычайно привлекателен. Другое дело, что Максвелл никакого права не имеет пользоваться этим.
Отношения, по большому счету, в принципе не для него. Знаем, плавали, жили вместе, потом долго страдали. Не надо такого. Может быть, в следующей жизни. Но не в этой. И уж точно не сейчас. И уж точно не с Дорианом. Дориан может сделать самым счастливым человеком и одновременно разбить на тысячи осколков. Достаточно только на Быка посмотреть. Всего одна встреча – а по нему видно, что разовый перепих для него был чем-то большим. Чем-то, чего Дориан не заметил.
Максвелл покачал головой, запустил пальцы в волосы. И все же… все же поцелуй возбудил его, вознес на вершины блаженства. Единение тел, импульсы бежали по нейронам синхронно, так быстро, что желание мгновенно находило удовлетворение. Дориан был идеален в этом поцелуе – напорист и податлив одновременно.
Просто ты давно ни с кем не целовался. Лизался, потому что к тебе тянулись, потому что это для многих неотъемлемая прелюдия перед разовым сексом, но не целовался с полной самоотдачей, как если бы сам того хотел. Вот и все. А здесь… здесь действительно хотелось. Именно Дориана.
Вечером следующего дня, когда Максвелл предавался простым радостям жизни, в дверь его квартиры позвонили. Он, взяв с собой почти полную пепельницу, пошел открывать.
Почти не удивился, увидев Дориана – злющего, со сверкающими глазами.
– Вот, – с отвращением плюнул Дориан и бросил ему под ноги папку.
Максвелл пристроил пепельницу на полку, перекатил сигарету в другой угол рта и присел, чтобы собрать разлетевшиеся листы. Ноты.
– Все-таки сделал? – Максвелл поднял голову на Дориана.
Тот поджал губы.
– Нарушил свои принципы. Это две новые. Старые не могу. Пришлось написать для тебя.
– Спасибо.
Максвелл поднялся, положил папку рядом с пепельницей. Сигарету благоразумно оставил при себе. Боялся, что промахнется и подпалит бумаги вместо того, чтобы ткнуть окурком в пепельницу.
Дориан смотрел на него и словно чего-то ждал. Максвелл запоздало спохватился. Алкоголь, гулявший в голове, он не проклинал. Алкоголь помогал ему оставаться спокойным и расслабленным. Помогал забыть, как хорош Дориан.
– Спасибо, – повторил Максвелл. – Но о том поцелуе забудь. Я не тот, кто тебе нужен. Это была случайность. Незачем усложнять все. И так хорошо работаем.
– Ну да, ты случайно упал губами на мои губы, – хмыкнул Дориан. – Так непринужденно меня еще никто не отшивал. Да и, знаешь ли, меня в принципе никто никогда не отшивал.
– Да я так и думал, – сказал Максвелл. Присмотревшись, он все же прицельно отправил окурок к собратьям. – Думал, что ты решаешь, кто будет с тобой, а кто пусть идет на все четыре стороны. Со мной это не выйдет, Дориан. Извини. Не в обиду тебе.
Дориан молча на него смотрел, постукивая пальцами себе по бедру. Лучше бы болтал, пронеслось в голове у Максвелла. Он чувствовал себя глупо. И от этого (хотя, конечно же, виски тоже сыграл свою роль) он говорил еще больше:
– Мне нечего тебе дать. Я поцелую тебя еще раз, и дальше что? Переспим? А потом? Что тогда?
– Ой, – поморщился Дориан, – если бы с тобой еще целоваться хотелось. От тебя несет, как из помойного ведра. Пепельница и то лучше пахнет. Я все понял. Ничего. Ты меня не обидел.
– Правда?
– Абсолютная, – заверил Дориан. – Ведь я продуктивно провел время, написал две песни, а ты сидишь, пьешь и мечтаешь, как бы меня трахнуть. Ты меня хочешь, – усмехнулся он и резко притянул Максвелла к себе, схватив за пояс джинсов. У Максвелла перехватило дыхание. Стало жарко. Дориан скривил губы в очередной ухмылке. – Но ты же принципиальный, вот и дрочи в бутылку.
Он развернулся и ушел.
Максвелл медленно закрыл дверь.
Правда в словах Дориана была. Его отказ раззадорил, подогрел, и он выдал две песни. Новые. Надо срочно отсканировать и отправить ребятам… Максвелл же ничего не сделал за эти два дня.
В одном Дориан ошибается. Максвелл не дрочил на него. Считал это чем-то лицемерным – дрочить на человека, с которым работаешь и которому в лоб заявляешь, что не допустишь никаких отношений.
Но… Максвелл оттянул джинсы так, как сделал Дориан. Но что ему терять…
*
Запись первой песни они решили отпраздновать в ресторане. Завалились сразу же, как только покинули студию, галдели, к вящему неудовольствию официанта, хлопали друг друга по плечам. Расселись и стали пировать. Максвелл воочию видел, как напряжение отпускает ребят: сходит, как лавина снега, и разбивается под ногами. И лица светлеют, в глазах появляется мечтательность, надежда на успех. Мэррил щебетала, что она впервые пела в микрофон. И пусть это было четыре повторяющихся слова (Дориан не позволил сделать припев со смыслом, потому что голос – такой же инструмент, и нечего тянуть на себя одеяло), она была счастлива.
Максвелл тоже был счастлив. Нат и Алистер, бывалые музыканты, старались напустить на себя вид равнодушных ко всему профессионалов, но и в них проскальзывали нотки самодовольства. Больше всего Максвеллу нравилось наблюдать за Дорианом. Глаза у того сияли (и даже не от выпитого), он то и дело крутил кольца, унизывавшие пальцы, и разгоряченно говорил, что ему понравилось вопреки ожиданиям.
И не успел Максвелл порадоваться, что едва уловимая натянутость между ним и Дорианом наконец исчезла, как все было испорчено.
– Нат, – преувеличенно беззаботно позвал Дориан, – ты же уже работал с Максом.
– Было дело, – с готовностью подтвердил Нат и, потянувшись через стол, потряс Максвелла за плечи. – Мастер. Профи. Люблю тебя, мужик.
– И у него тогда еще не было принципа не спать с подопечными? – осведомился Дориан.
Разговоры смолкли. Все уставились на Дориана. Он, ничуть не смущаясь всеобщего внимания, ждал ответа и потягивал вино.
– Тебе хватит, – сказал Максвелл.
Дориан прижал бокал к подбородку.
– Я еще даже не пьян. И ты мне не папочка, чтобы командовать. Так что, Нат?
Нат посмотрел на Максвелла чуть виновато.
– Да был у него принцип… Был, – Нат вздохнул.
– Так вы переспали? – спросил Алистер, обалдев.
– Когда расторгли контракт, – спокойно ответил Максвелл.
Хотелось перевернуть стол. Хотелось что-нибудь сокрушить. Но внешне он оставался спокойным. Монах тибетский. К черту родную провинцию, лучше и вправду в Тибет. Обриться до сверкающей на солнце башки… не выслушивать наглых вопросов. Дориан словно невзначай коснулся под столом его лодыжки своею. Желание, тщательно запрятанное в самую глубь, снова всколыхнулось.
Вечер, замолкший было, словно сняли с паузы, и Алистер опять склонился к Нату, возвращаясь к прерванному разговору, Дориан долил себе вина из бутылки, а Максвелл поднес к губам стакан с виски. Лед, звякавший на дне, почти растаял. Вкуса он не чувствовал. Чувствовал жар и взгляд Дориана. Максвелл посмотрел на него искоса. Едва заметно качнул головой. Нет. Не дразни меня. Не поведусь. Знаешь, сколько таких дразнилок было? Только те, другие, думали, что нужно переспать, чтобы получить контракт, чтобы стать знаменитыми, а ты… ты-то чего хочешь? Неужели просто так, из любви к небритым мужикам, глазки строишь? И какие это глазки, невольно подумал Максвелл. За такие и полруки не жалко отдать.
Он заприметил официанта и сделал ему знак. Пора сворачиваться. Они и так засиделись.
Продолжение в комментариях...
@темы: dragon age, фанфик, жанр: слэш, персонаж: Дориан, персонаж: м!Инквизитор, фест Магический Календарь, рейтинг: NC-17
-
-
15.01.2017 в 19:28это да. Возможно, у них гармоничное дополнение. Это хорошо и вселяет надежду на долгое счастливое совместное будущее
я рад, что ты так считаешь) боялся, что Дориан покажется чересчур белкой-истеричкой.
по мне, так всегда есть условия, при которых характер другой. Основные черты остаются, что-то меняется, потому что условия данной вселенной таковы. Например, тот же СДВГ
Опять же, Дориан несомненно гений в музыке. С гениями вообще все сложно. Я-то вообще считаю, что с ними как с писаной торбой надо носиться
Но не каждый это выдержит, конечно
-
-
15.01.2017 в 20:05Но не каждый это выдержит, конечно
gerty_me, наверняка Бык носился. но это ж слишком просто, надо потрепать себе нервы мудаком
-
-
15.01.2017 в 20:09Повезло, что Дориан не слег с депрессией - с таким-то парнем
-
-
15.01.2017 в 20:13на депрессию и выход из нее (и реабилитацию Макса как персонажа) мне понадобилось бы еще 20 тыщ слов написать
-
-
29.01.2017 в 10:04Читать мне понравилось, текст мне нравится, драма, страдания, все дела... Но с поцелуя после первого концерта, когда я тянула отчаянное "ну не-е-ет", для меня фик, честно говоря, сломался...
Не вижу я в Максвелле ни эгоиста, ни, тем более, мудака. Просто мужик с истрёпанными нервами и кучей проблем. А вот Дориан в девяти случаях из десяти ведёт себя скорее как истеричка, которая ничьих доводов, кроме своих, не слышит и не слушает (это, к слову, в тексте несколько раз прямо прописано). Так что я всю дорогу была за Максвелла и, говоря откровенно, не верю в их ХЭ.
Но, в любом случае, читать было интересно. Спасибо
-
-
29.01.2017 в 10:53спасибо, что прочитали и оставили отзыв
-
-
03.02.2017 в 22:16В данном случае я, пожалуй, соглашусь с первым читателем. Дориан отнюдь не кажется мне истеричным. Как минимум - у него синдром дефицита внимания. Подозреваю, что у моего брата такой, и это, я вам скажу, тихий ужас.
Однако, Дориан держится, как может, идет против отца, чтобы заниматься тем, что составляет смысл его жизни - музыкой.
Максвелл - эгоист, но и он, в конце концов, осознает свои чувства, принимает их и принимает Дориана.
Рада, что все у них хорошо. Будут сложности, конечно. Но они справятся.
Спасибо.
-
-
04.02.2017 в 14:37и опять я рад, что Дориан не истеричка, я этого очень опасался)
спасибо большое!
-
-
05.02.2017 в 01:21стоящих так уж точно. По фикбуку страшно ходить, а тут какой-то неизведанный мир.
-
-
05.02.2017 в 12:18